«Воображение – это начало создания. Вы воображаете то, что хотите; вы желаете то, что воображаете; и, наконец, вы создаете то, что желаете»
Бернард Шоу
Чуть было не заснув полностью, тихой поступью, украдкой, как можно тише, босоногие и одичалые дети приблизились к своей внезапной мечте, проявленной в их сознании. Ветреная была ночь, полная луна боролась с бесконечно сменяющимися перистыми облаками, освещѐнные постоянно исчезающим лунным светом. Деревянный мостик – как вход в портал новой судьбы.
Не знаю как взрослые так легко и непринужденно таскали туда-сюда тяжелые ноши, но даже детям было трудно не потерять равновесие на узкой, и очень провисающему перекрытию. Трудно, действительно боязно, вниз лучше не смотреть – нет, там не бездонная пропасть. Но падать всегда неприятно, особенно на «каменную» подушку. Мелким шагом, жонглируя ручками, тренировали свое искусство оставаться в равном положении тела и духа по судовой сходни. Но все благополучно, подобие «трапа» выдержало.
Рука крепко зацепилась за палубу, а дальше они стали изучать судно, находясь уже в более привилегированном положении, без норова, свалиться или быть замеченным с суши. Обойдя надстройку – заметили открытую дверь. Позднее и большинство замеченных внешних дверей – были открытыми. Как оказалось, уже чуть позже, не просто так.
Увидеть что-то в обделенном даже лунным светом помещениях оказалось трудным делом. Здесь в помощь включалось шестое чувство, и конечно же осязание – искусство понимать прикосновения. Корабль издавал свои звуки, а шум ночного прибоя в стальные листы лишь усиливал таинственную напряженность. И действительно – весь этот шумящий ансамбль затмевал грохот от неаккуратных передвижений. А гвалт от ветра, раздражающего тросы и мачтовые составляющие, закрепленные, не самым достойным образом, лишь подчеркивал всю эту полифоническую картину.
Лестница железная. Спустились. Коридор между каютами, кажется, а может и лазарет. Не видно ничего, длинный путь, шагают, а вот зачем и куда – не мыслят. Вдруг слышен голос грубый мужской. Не разобрать ничего. Голос приближается, слышно шаги. Сторож заметил. Прятаться, да вот куда, все закрыто, впереди тьма, ничего не видно. Надо бежать. Добежали до конца, спустились в еще более нижний ярус – ребят засекли. Хоть бы что-то было, за что спрятаться, но нет.
Мрачный и чудовищный звук приближающегося титана сковал сердца притаившихся, за каким-то шкафом, стоящим в углу, по форме напоминающем в страшные секунды деревянный макинтош. На деле же это был обычный, крупный пожарный ящик, содержимое которого не отличалось от хранилища у пожарной каланчи – лопата, песок и ведра. Резкий щелчок рубильника и появился свет. Уже не спеша, заметив нарушивших его покой нарушителей, спускался по лестнице, огромный бугай, гора мышц и подкожного жира.
Его лицо испускало странные чувства – идиотическая улыбка, неправильной формы брови и с небольшой, мало кому заметной, но при пристальном изучении должным образом, подмеченным асимметрии лица.
Пару дней назад Ваня видел его – засмеявшись с его неумения разговаривать должным образом – структурированная речь была редким явлением в его жизни. Он был юродивым по мышлению, сыном давно умерших родителей, работающих ранее здесь. Его недюжинная сила и условная покорность в большинстве случаев устраивала здешних работодателей, платили ему мало, в основном вопрос содержания заключался в четырехкратном, не обязательно сытном обеде, который готовили ему и местным сторожевым собакам, чаще всего какие-то щи, каши и то, чем можно было забить огромнейший желудок, просящий постоянным образом о еде. Он редко болел и был прекрасным кандидатом для тяжелой работы. Многие считали его бесконечно добрым дураком, и да – этому были основания, он часто угощал конфетами беспризорников, работников, и проявлял достаточно дружелюбное поведение, в большинстве жизненных ситуаций.