– Что говорилось в записках касательно «Юго-восточных номеров»? Он указывал вам номер комнаты или фамилию?

– Седьмой номер.

– Семь вечера, седьмой номер… гм!

– Что мне делать?.. – сдавленным голосом, в котором звучала надежда, прошептала этуаль.

– Возвращайтесь к себе и ничего не бойтесь. Как только получите новое послание, тотчас телефонируйте мне.

С этими словами он достал из внутреннего кармана карандаш и памятную книжку, начеркал несколько цифр, оторвал листок и вручил его даме. Тереза быстро запомнила номер и спрятала записку.

– Благодарю вас, господин Горский!.. – искренно, а может наигранно (кто их поймет, этих актрис?), воскликнула Страшкевич.

– Я еще ничего для вас не сделал, – пожал плечами титулярный советник.

Поздно вечером, когда хозяин и слуга собирались укладываться спать, в доме судебного следователя зазвонил телефон.

– Горский у аппарата.

– Господин Горский, это Тереза… – сквозь сильный треск послышалось на том конце.

– Госпожа Страшкевич? Что-то случилось? – титулярный советник сдвинул брови. Никак он не ожидал, что будет говорить с кафешантанной этуалью тем же вечером.

– Я получила новую записку… – взволнованно ответила мадам Ардан.

– Что в ней?

– Он снова настаивает на встрече…

– Где и когда?

– Завтра в семь вечера, в седьмом номере «Юго-восточных номеров».

«Седьмого января, в семь вечера, в седьмом номере…» – повторил в голове Антон Федорович.

– Во сколько вы просыпаетесь? – спросил вдруг судебный следователь.

– Простите, что?.. – не поняла этуаль.

– Если я завтра заеду к вам к 10 часам утра, вы меня примете?

– Ах, вы об этом… Да, конечно! – охотно согласилась Тереза Страшкевич, назвав при этом номер своей комнаты. – Однако вы можете приехать и раньше: едва ли я этой ночью сомкну глаза…

4. Охота

Ночью, перед тем как заснуть, Антон Федорович думал о Терезе Страшкевич. Не о ее деле, а о ней самой. Пытался разобраться, какие чувства она в нем вызывает и во что это всё может вылиться.

Сперва там, в кафешантане, она ему, безусловно, понравилась. Как понравилась и подавляющему большинству господ, что явились на вечернее представление. Затем, когда началась эта вакханалия с шампанским, когда эта прекрасная дама начала порхать от одного стола к другому, как бабочка, перелетая с одного цветка на другой, Горскому сделалось невыносимо омерзительно. Однако когда она оказалась за их столом, снова сумела расположить к себе требовательное сердце титулярного советника, несколько восстановив утраченное реноме.

После «Империала» встреча на бал-маскараде снова ознаменовалась перепадом котировок, как говорят на финансовых биржах. После признания мадам Страшкевич касательно поездок в коттеджи к различным господам, а также в ее смелой позиции относительно сих выездов, «акции» этуали в глазах Антона Федоровича стремительно упали. Но то ли актерское мастерство устроено так, чтобы располагать к себе людей, то ли красивой женщине делаются определенные послабления… В итоге Горский перестал ее презирать, но и петь дифирамбы ее красоте не собирался. При этом он с тревогой понимал, что прояви она к нему внимание как к мужчине, ему будет трудно устоять…

Но, слава Богу, он ее в этом качестве пока не интересовал.

Ровно к десяти часам утра, как и обещал, Антон Федорович приехал в «Империал».

– Вы чудовищно пунктуальны, – слегка улыбнулась этуаль, пропуская судебного следователя в просторный двухкомнатный номер, богато украшенный цветами.

– Да у вас тут настоящая оранжерея! – титулярный советник огляделся, вдыхая пряный аромат пыльцы. – И это в январе!

Только сейчас титулярный советник заметил, что мадам Ардан встретила его в дезабилье: полупрозрачный халат смотрелся весьма вульгарно. Горский покраснел. Заметив его смущение, дама всплеснула руками: