Я смотрел передачи о военнопленных, которые умудрялись выжить, дыша угольной пылью и залечивая раны опарышами. Вот их бы в Диснейленд. А у меня – какое выживание? В палате есть холодильник с морозилкой, телевизор, приставка, благодаря кондиционеру температура всегда приятная, плюс регулярная горячая еда и перекусы; мне даже постель самому застилать не надо.

Ничего удивительного, что я не жалуюсь. На что? При любом раскладе происходящее – ненадолго. Сегодня средняя продолжительность жизни типичного австралийца мужского пола – 79 лет, или 948 месяцев. Больница плюс первый курс химии и последующие проверки – это совокупно девять месяцев. Выходит, я провел тут всего 1,05 % своей жизни. На потолке моей палаты 84 плитки, и если представить, что потолок – вся моя жизнь, то лечение не займет даже одной плитки целиком.

В общем, с точки зрения вечности, текущая история – пустяки. Не с чем номинироваться на «Загадай желание». Вот Сэм – другое дело, но ему уже 32, и он не проходит по возрасту. Или взять Нину, которая знает ставки, но все равно влюбилась в него. Вот это достойно награды.

– Слушай, зачем тебе Эмма Уотсон? – спрашивает мама. Даже мама смелее меня. Она выбирает терпеть все это.

Моей смелости тут нет: я ничего не выбирал сам. Говорят: «он борется с раком», но я не подписывался на эту битву. Лейкемия подписала меня сама.

Фейсбук сообщает, что у меня два новых запроса на добавление в друзья. У меня их и так 679, куда еще?.. До болезни было 400 с чем-то, и уже тогда большая часть состояла из формальных знакомств: бывшие одноклассники, ребята с футбола, приятели из крикетной команды… А теперь со мной не френдится только ленивый: какие-то дальние родственники, другие пациенты из больницы, их семьи, а также виртуальные знакомцы с разных форумов по онкологии, которые особо злостно засоряют мне стену псевдомудростями и употребляют в переписке сокращения, которые я не всегда понимаю.

– Сетевое общение, – говорил мне Патрик, – играет важнейшую роль в период изоляции и помогает преодолеть это одиночество.

Но что-то мне подсказывает, что мои «друзья» выигрывают от сетевого общения куда больше, чем я.

Больше всего на Фейсбуке меня развлекает бесконечное отклонение маминых запросов на дружбу.

– Мам, я у тебя перед глазами каждый божий час, зачем ты хочешь, чтобы я мельтешил еще и в твоем Фейсбуке?

– Мне просто интересно, чем ты там занимаешься.

– Ты и так видишь, чем я там занимаюсь! И не только там. Ты же все мои действия наблюдаешь живьем и в подробностях!

– У меня там всего четырнадцать друзей, – говорит мама жалобным голосом. Но я не поддаюсь.

– Попробуй выходить в люди почаще! Общайся с друзьями, съезди к тете Трише – до нее ехать-то меньше часа. А еще лучше – просто езжай домой.

– И поеду. Вместе с тобой, ровно через семь дней, – говорит мама. Будто я мог забыть, сколько дней мне тут осталось. Как же.

Отклонив очередной мамин запрос, смотрю на следующий.

Я думал, он будет от Сэма.

Общих друзей – ноль. Я вижу эти имя с фамилией впервые. Лицо, впрочем, кажется знакомым. Всматриваюсь… Топ с вырезом, кулон в форме половинки сердца. На юзерпике она, в обнимку с другими девушками. Неужели та самая Мия?

Я невольно перевожу взгляд на окошко в двери. Ее там нет, конечно. Только белая стена и часть вывески, запрещающей простуженным находиться в отделении. Сейчас к нему примотан кусок краснозеленой новогодней мишуры. Да, та самая Мия! Пум-пум, тук-тук. И она предлагает мне дружбу.

У меня перехватывает дыхание, перехватывает голос, перехватывает все.