– Садись!

Поспешный грохот ложек – и тарелки пустели. Чай из огромных чайников, заваренный с сахаром, наливали сами. Снова команда:

– Встать!

Все замирали возле опустевших тарелок. Офицер опять проходил мимо столов, проверял, все ли съели свои порции. Опять команда – и мы строем шагали по своим ротам.

При встрече с командиром роты или комбатом требовалось за четыре шага вставать во фронт – остановиться лицом к начальству с опущенными по швам руками или отдавая честь, если ты в фуражке. При этом надо было «есть глазами» начальника. Когда он проходил мимо, делался резкий поворот, и с левой ноги, громко топнув, можно было идти дальше. Каждое утро фельдфебель дрессировал нас, обучая во всех деталях этому «искусству» лихо вставать во фронт.

Все дни проходили в тяжелых строевых занятиях. Вечерами мы сидели за партами в классах, изучая военные науки. Особенно тяжелы были уроки по артиллерии. Старичок-подполковник так монотонно читал, что глаза слипались, а вместо того, чтобы закончить в 9 вечера, он задерживал нас до полдесятого. Его уроки были похожи на пытку!

Соседями по койке у меня были Зацепин, сын московского миллионера, и кавказский князь Графани.

– Завтра что у нас сутра? – спросил меня Зацепин перед сном.

– Два часа конных учений.

– Слушай, Максим, – сразу оживился Зацепин, – поезди за меня, пожалуйста, а то все тело болит после верховой езды. Я ведь лошадей только из коляски видел!

– С удовольствием! – ответил я. – У меня свой конь был на заимке, и я привык ездить верхом чуть ли не с пеленок. Но ты за меня на занятиях с противогазом побудешь?

– Согласен!

У Зацепина был типичный вид раскормленного барчука. Малоподвижная жизнь, излишества сделали его ленивым и неповоротливым. Ему очень хотелось стать офицером, но вряд ли он нашел бы в себе сил долго оставаться в прикомандированных. А взятие барьера на быстром скаку коня каждый раз для него кончалось грузным падением на землю.

Так я ездил за нескольких купеческих сынков, а они отдувались за меня на занятиях с противогазами.

У нас и в соседних ротах обучалось несколько сыновей казаков. По окончании пехотного училища их должны были направить в казачьи полки. Поэтому, кроме обычных наших кавалерийских занятий, их учили еще дополнительно на так называемых кратких кавалерийских курсах. Ротмистр, преподававший в училище, обратил внимание на мои способности в верховой езде и тоже зачислил меня на курсы.

Однажды ровно в полночь все училище проснулось – горнисты трубили подъем. В казармах загорелся свет.

– Прикомандированные, встать! – раздалась команда дежурного офицера.

Роты строились – в одном белье, в сапогах на босую ногу.

– Набросить одеяла!

Наша пятая рота с накинутыми на плечи одеялами обратилась в испанцев.

Соседняя шестая надела парадные кивера, оставаясь в одном белье. И точно так же каждая рота обоих батальонов оделась в свой маскарадный костюм, заранее известный старшим юнкерам и полученный по «наследству» от предыдущих поколений.

– Радуйтесь, шляпы, завтра присяга! – крикнул нам пробегавший юнкер, а мы стояли, ничего спросонья не понимая.

Училище построили четырехугольником в гимнастическом манеже. Дежурный офицер наблюдал с балкона за этим представлением в канун присяги. Оно называлось «Похороны шпака». Такова была старая традиция этого училища, война не изменила ее.

В центре манежа возвышался сколоченный ночью деревянный помост. На нем лежало чучело штатского человека в черном костюме, ботинках, в белом крахмальном воротничке с галстуком «бабочкой» и в шляпе.

– Что это происходит? – шепотом спросил меня Зацепин.