– Следите внимательно за дорогой! – серьезно предупредил фельджандарм, скрипя прорезиненным плащом.

– Мины? – догадался Поппендик.

– Да. Чертовы русские повсюду, их саперы шныряют у нас в тылу, как у себя дома, ухитряются ставить фугасы даже между двумя идущими колоннами. Доходят до такой наглости, что вытягивают мины на дорогу за проволоку, прямо под вторую или третью машину! Постоянные подрывы! – зло выдал эсэсман.

– Понял, будем внимательными! – кивнул озадаченный фельдфебель и, уже спеша к своему танку, услышал внятное ворчание за спиной:

– Сопливые молокососы!

Огрызаться не стал – себе дороже, но в башню влез с испорченным настроением.

Оно не улучшилось еще и потому, что, по данным регулировщиков, стояли «Пантеры» совсем недалеко. А это означало одно: темп наступления не выдерживается, успеха нету.

Ехали аккуратно – предупреждение фельджандармов было обоснованным, это серьезные парни. Потому от короткого марша, который можно было бы считать прогулкой, устали, словно весь день гнали по сложной трассе.

Прибыли – и удивились. Танков было что-то совсем мало. Нашел взводного, доложился. Тот был зол, облаял не хуже цепного пса, и Поппендик решил не усугублять ситуацию – вернулся в танк, а на разведку послал многоопытного Гуся.

Водитель вернулся нескоро и был хмур и озадачен.

– Итак? – помог ему командир танка и вопросительно поднял бровь.

– Нашим надрали задницу. Сейчас в полку 36 боеспособных машин. Вчера дважды дрались с русскими танками. Сначала спалили восемь Иванов, потом попали в мешок на минных полях. Командир нашего батальона превратился в трясущееся желе и не командовал ничего и никому. Скучились под огнем, как перед тем сраным рвом.

– Майор Сиверс? – уточнил удивленно Поппендик. Ему не верилось, что матерый офицер так испугается.

– Майор Теббе. Сиверс убыл по болезни, теперь у нас другой начальник. Хотя, скорее всего, и его заменят: майора увезли совсем невменяемым.

– А я его помню. Только когда мы были в училище в Путлосе, он там был еще капитаном. Гонял нас, как царь Ирод новорожденных младенцев. Там-то был свирепый – вольнодумно допустил критику руководства командир танка.

– Приятель мой погиб. Оберфельдфебель Грунд со всем экипажем накрылся, а танк разнесло первым же залпом. Вдрызг всю железяку раскидало.

– А Герхард? – уточнил про своего однокашника Поппендик. Бреме один из его выпуска стал сразу командиром взвода, и ему немножко завидовали.

– В госпитале, обгорел очень сильно, ослеп и вряд ли выживет, лицо пылало и голова, пока выбрался из танка. А весь его экипаж – в угольки. Попало в топливные баки, огонь столбом, все залило кипящим бензином на десять метров вокруг. И Мюллер погиб, и Майер. А Штиге оторвало руку. Форчик тяжело контужен, своих не узнавал. Половину танков потеряли и треть экипажей.

– Кто командует батальоном?

– Пока обер-лейтенант Габриель, но ему тоже досталось, так что вечером в госпиталь уедет. Когда отходили, ему в боеукладку влетело болванкой – заряжающий так в башне и остался, остальных обжарило, как поросят на свином празднике: наводчик уже помер, водитель и радист в лазарете, а Габриель сейчас на орден наработает, не покинув вверенную ему часть, а вечером убудет. Ему повезло, что торчал из люка по пояс – только ляжку обсмолило, до яиц огонь не успел добраться – порхнул обер пташечкой и тут же выскочил из горящих штанов, – неприятно усмехнулся Гусь.

Лейтенант Габриель жучил и гонял его много раз во время учебы, и теперь водитель пользовался случаем поквитаться.

Пока он продолжал перечислять убитых и покалеченных (причем казалось, что Гусь взялся перечислить весь список батальона), Поппендик огорченно думал, что совсем не так себе представлял свое участие в этой решающей для будущего всего германского народа битве. Все должно было идти совсем не так, как шло. Это было категорически неправильно.