Время, скоротечное замерло, сторонняя жизнь, как бы, превратилась в ничто. Парка неотрывно глядел, невидимый, кляня комаров, глядя – думал. Думая о том, что стряслось около избы, на ключах вообразил немчуру подле Голодуши опять – и когда коленопреклоненный, чужак не торопясь обернулся к тропке, где оставил коня Вершин, обуянный прозрением едва не воскликнул:

«Господи, да это же – враг!.. Тот! Матвей!

На-ка ты, – присев на мгновение, смутился мужик.

– О, да у, собаки – оружие! Ого; санапал! Видели однажды, в градку: носит крепостной голова;

Ён! – удостоверился Парка: – Нападатель итак».

«Эй!» – проговорилось вблизи околодорожных кустов.

«Гук? Чо т-там? Скудова? Почуялось? Гм. Пусто. На шляху – никого… будто бы, – подумал толковник, Стрелка, обернувшись назад: – Кликнули, отколь не понять. Не от кабака на лугу – даль, проминовали крещатик… Може – в заболотьях?.. Не то. Или – от поповской избы, – предположил гражданин, – той, что проглянула у сосен. Гукнули где-то сблизка». – С этим, переводчик привстал.

«Вор! Ей же ей, – проговорилось в сознании того, кто шумнул, вызвав поворот головы спешенного в сторону: – Те! – приняли поклон, петуха.

Кто же еще, коли не враг? Сходится; без шапки: толмач, – сообразил чередом, в следующий миг наблюдатель: – акка и жена вестовали: штатский – нападатель, захватчик (оружным оказался! – пистолиною, чаем грозил, двуногая собака) черняв – темен волосом, на их языке, с примесью ижорского: мушта, – сопоставил мужик; – то же наблюдается въявь; строен… не особенно толст (великоросл?).. выяснится чуть погодя, нос – крюком.

Бесы навели на грабителя; ну; кто ж еще. А может случайно сталось как-нибудь, само по себе. Ён! Стрелка, бургомистров толмач, казанный не так чтоб давно Федькою в торговом ряду. Выпалил в кого-нибудь кулею, завидев кабак, – предположил селянин, сопроводив умозаключение кивком головы. – Спешившись на полном скаку, взялся вычищать санапал; то-то и – недавний хлопок».

В чаянии новых примет (больше – лучше… досыть, – промелькнуло скользком) Вершин, раздвигая лозу вышел.

– Чо тебе? Зачем окликал?

– Так-к… Просто, – не найдя что сказать лучшее изрек селянин, чувствуя спирающий горло, пересохшее гнет. – Оберег… давай. А не то… Вживь! Ну. Достань.

– Чой-то не пойму, господине, – отозвался, поняв суть недоговорки толмач с явственной насмешкою в голосе и страхом в глазах: – Чо эт-то за невидаль – оберег? О чем разговор?

– Ах-х наглец! На-ка ты, – прикрикнул крестьянин, подступив на шажок: – Вздумал отпираться невежеством! – добавил в сердцах, вытянув скорей для острастки, чем для нападения серп. – А зрители на что? А – приметы?

Сходятся не так, чтобы очень… Нате вам, смутился мужик: не было ни шапки с пером, ни же накладных, до колен, крагами зовут голенищ; так бы, самовидцы врага в точности таким, как предстал, думается нам описали. Прочее, мелькнуло у Вершина годиться, совпало: кафтанишко без латок, срамной по невеликому счету, с рядком личиновидных застежек: женщина с мужчиной челомкаются, нос – крюковат… Бруди по вискам, седоватые, как будто бы, серьги… Не скрывая кадык, чуточку пораненный бритвою – с вершок бороды. Кажется довольно примет; насытились.

А вот вам еще, в купу новоявленный признак: глаз, левый – в синеватом подтеке, с желтью, потому что подбит. Судя по словам очевидцев, сельщины – крестьян околотка: дополнительный знак сходства присовокупил, на торгу рыночный солдат Олденгрин; так. Вор!.. Знает, богомерзкое идолище кто перед ним – то-то и отводит глаза.