Фрэнк был таким же храбрым, как и любой другой человек. Я видел его невероятно хладнокровным и собранным в такие опасных ситуациях, когда другие из его роты, дрожали от страха. У меня даже в мыслях не было, что он преувеличивает рискованность его тогдашнего положения и, имея глубокий личный интерес касательно этого дела, я спросил его прямо:

– Если для новой попытки снова потребуются люди, ты пойдешь?

– Ни за что! – прозвучал недвусмысленный ответ. – Если Эндрюс и Митчел хотят сжечь мосты, пусть сами идут и сами их сжигают! Я исполню свой долг как солдат, но в это дерьмо я больше не полезу.

Те слова и эмоциональность, которыми он приправил свое описание того ужасного ощущения полной беззащитности в кольце кровожадных врагов, и осознание того, что, спишь ты или бодрствуешь, петля всегда на твоей шее, и она в любой момент затянется, пророни ты хоть одно неосторожное слово, я думаю, в данном случае, пояснений не требуют.

– Но почему же тот человек не пришел к вам? Вы пытались это выяснить?

– Эндрюс рассказал нам, что на третий день после того, как мы прибыли в Атланту, от некоторых служащих железной дороги он узнал, что этого машиниста перевели на Mobile and Ohio Railroad, для помощи в перевозке войск в Коринф (незадолго до битвы при Шайло). Но лично я полагаю, что этот человек просто испугался и сам, чтобы избежать проблем, отправился туда.

– И как Эндрюс воспринял эту неудачу?

– Он очень расстроился, он расспросил всех, был ли кто из нас когда-нибудь машинистом или кочегаром, но таких в отряде не нашлось. Он страшно злился от того, что придется сдаться, но, поскольку больше ничего нельзя было сделать, он, в конце концов, сказал нам, что мы можем возвращаться в лагерь.

– А где же другие парни?

– Полагаю, они уже в пути. Возвращаться было сложнее, чем уходить. Кажется, все были полностью уверены, что мы отправляемся на Юг, и нам пришлось принести немало извинений за то, что мы, по их словам, «пошли не туда». Чтобы не быть замеченными, нам пришлось разделиться и идти по ночам, и если хоть кто-нибудь из них не будет ни схвачен, ни призван в армию мятежников или не повешен, я буду счастлив.

– Как думаешь, Эндрюс откажется от этого замысла – сжечь мосты – или попробует еще раз?

– Если он сможет найти желающих, будь уверен – он будет пытаться сделать это, пока либо не добьется успеха, либо не погибнет. Но я сам с ним уже не пойду и другому не посоветую. Да, он сказал, что задержится еще на несколько дней после нашего ухода и осмотрит все железные дороги – чтобы попытаться снова провести такой рейд.

– Что ты думаешь об Эндрюсе? Ему можно доверять?

– Да, он тверд как сталь, и очень умен, но я боюсь, что когда-нибудь это плохо закончится – и для него, и для тех, кто пойдет с ним.

Я не упомянул о множестве поразительных деталей повествования Миллса, более любого романа интересные для меня, поскольку о своих – очень схожих с ними приключениях, – я расскажу в ином месте.

Я вернулся на свое место в строю, пребывая в полной уверенности в том, что если будет предпринята еще одна попытка уничтожить мосты южан, я буду в ней участвовать и не отступлю, а кроме того, я был убежден, что он будет невероятно трудна, очень опасна и даже с большими шансами на провал.

На следующий день вернулись и другие ребята из отряда Эндрюса – они подтвердили рассказ Миллса. Им повезло, они вернулись благополучно. Они были очень рады этому и абсолютно единодушны во мнении, что они больше никогда, переодевшись, не пойдут на вражескую территорию. В рассказах о своих похождениях они были немногословны – офицеры разрешили им это, но без подробностей, поскольку полного отказа от намерения совершить другую экспедицию пока еще не было.