Снова выйдя в гостиничный коридор, Пол вскоре добрался до комнаты Джоан Хайаси. Он открыл дверь и вошел.

В комнате оказался только Гас. Он стоял у окна и улыбался. Уже одна только эта его улыбка сказала Полу Риверзу о многом.

– Мистер Свенесгард, – негромко, ровным голосом спросил он, – вы ведь и в самом деле хотели, чтобы она отправилась туда? Разве не так?

Улыбка на лунообразном лице толстяка стала еще шире.

– Советую быть повежливей, – ответил Гас. – И кстати, – с явным удовлетворением добавил он, – думаю, нет смысла гнаться за ней. Этот старый, дряхлый ионокрафт, в котором она упорхнула, – единственный.

Линкольн Шоу сидел, прислонившись спиной к дереву и подставив тело палящим солнечным лучам. Он уже в десятый раз пытался починить роговую оправу своих очков. Он был худощавым, хрупким мулатом, выглядящим в этой горной местности неуместно образованным и культурным.

– Привет, Линкольн! – послышался возглас с другой стороны поляны.

– Так кто там, говоришь, освободил рабов?

– Я, – машинально отозвался Линкольн. Это была привычная шутка, которой они обменивались с Перси, и Линкольн уже давно перестал сердиться на друга.

– Нет, – проревел Перси. – Это моих рук дело!

– Да и вообще, никто рабов не освобождал, – вполголоса пробормотал Линкольн, глядя на приближающегося Перси, нагруженного вынутыми из силков кроликами.

– Слышал, слышал. – Перси плюхнулся на траву. – И на сей раз ты совершенно прав. Никто не может дать свободу другому – человек сам должен освободить себя, верно?

– Тебя послушать, так нет ничего проще, – заметил Линкольн, отгоняя одну из вездесущих назойливых мух.

– Конечно, это проще простого. Любой человек может завоевать себе свободу, если не боится умереть за нее.

– Ты, наверное, имел в виду убить за нее, – рассеянно поправил его Линкольн.

– И снова в точку, – ткнул его в бок Перси.

– Черт возьми, полегче, приятель. Неужели никак не обойтись без этого фиглярства?

– А что, собственно, тебе не нравится?

– Тебе не помешала бы капелька достоинства. Ведь ты лидер крупного политического движения; как же можно ожидать, что кто-то будет уважать тебя или твое дело, если ты всегда ведешь себя как самый настоящий распроклятый клоун?

– Может, по-твоему, мне еще и церемониальную шпагу нацепить? – весело спросил Перси.

– Боюсь, как бы она в задницу тебе не воткнулась. – Линкольн поднял голову, бросил короткий взгляд на приятеля, близоруко моргнул и снова занялся своими очками. – Но одно могу сказать тебе наверняка, – наконец добавил он. – Если будешь вести себя как дерьмо, люди и обращаться с тобой будут как с дерьмом.

Рука Перси метнулась вперед и мертвой хваткой вцепилась в запястье Линкольна.

– А теперь послушай-ка, что я тебе скажу, дружок! Видишь, какого цвета у меня кожа? Она цвета дерьма. Да, и я дерьмо, и ты тоже, и все остальные, кто входит в это хваленое «политическое движение». И если бы ты был фермером, а не яйцеголовым интеллектуалом с Севера, ты бы знал, что дерьмо – самое лучшее удобрение для земли. Получается, что мы с тобой дерьмо, но ничего плохого в этом лично я не вижу.

– Да, маса, слушаюсь, босс, – отозвался Линкольн, изменив свой превосходный английский на плаксивую пародию этакого черного Дяди Тома. Перси рассмеялся и выпустил его руку.

– Да ты, пожалуй, и сам клоун почище меня, – усмехнулся Перси, но Линкольн лишь пожал плечами и вернулся к своему занятию.

В своем кабинете червемаршал Коли предавался мечтам о том, как захватит в плен Перси X. Еще одна, на сей раз последняя удачная операция перед возвращением на Ганимед и передачей своего нынешнего поста преемнику.