Кроха поперхнулся пивом, утер тыльной стороной ладони усы и бороду.

– Успокоил!..

Карабас упрямо мотнул головой.

– Полтора года назад у нас тут перестрелка была с местной чептой21 «Белых Барсов», так вот, он много сделал, чтобы меня из-под суда вытащить.

– Ты что, порешил там кого?

– Да кого там порешил! Так, зацепили одного, и то сам больше виноват, понтовила. Первый поверх наших голов палить начать. Думал, мы забздим. У нас горячих голов много – ответили.

В этот момент вернулся Ирландец.

– Рассказываешь про драку?

– О! Еще и драка была!

Ирландец усмехнулся.

– Да так, «расчесали» друг друга немножко. Зато теперь: мир, дружба, жвачка!

….За распахнутым окошком солнце катилось к горизонту, трепетала на ветерке листва старой, искореженной морозами сливы, а мы все говорили, говорили… О чем? Да о мотоциклах, конечно! И еще о дороге! Оказывается, Ирландец не однажды ездил во Владивосток, и мог рассказать нам много интересного.

О фотоаппарате я вспомнил тогда, когда все были уже изрядно пьяны. То есть не о самой камере, а о содержимом, которое я отснял на заброшке. Почему до сих пор никто не поинтересовался, что же я там наснимал – загадка!

– У тебя большой дисплей или телевизор есть? – поинтересовался я, прервав очередную горячую речь Ирландца на тему: «А вот у меня был моциль! Всем моцилям моциль!»

– В зале! – бросил он и вернулся к рассказу.

Карабас слушал его с вниманием очень пьяного человека. Наверняка все слышал не в первый раз.

Зато Кроха быстро понял, что я хочу. Он, наверное, был самый трезвый из нас. Пил он чисто символически с того самого момента, как услышал, что Ирландец работал в УВД. О том, как этому факту относится мне, я еще не решил. С виду Ирландец был свой в доску парень, а там – посмотрим.

Я достал кофр с камерой, прошел в зал, где напротив огромного, висевшего на стене экрана в кресле уже удобно устроился Кроха. Включил телевизор, подсоединил к нему фотоаппарат и начал просмотр фотографий, сделанных в дороге.

Сначала пошла череда снимков «Мы у Коляна», «Мы и наши мотоциклы», «Кроха и родные просторы», «Мы и наша палатка», просто просторы, смешные дорожные знаки, дальнобойщики и всякая другая лабуда, которую обычно снимают в дороге. Была пара неплохих пейзажей, которые я отметил совершенно автоматически. Наконец, на экране появился взорванный капонир.

Кроха качнулся вперед, к экрану.

Фотографии заканчивались на живописном коридоре второго этажа казармы. Последняя крупным планом показывала развороченный электрощиток.

– Все! – сказал я, предвкушая реакцию, и она не заставила себя ждать.

Кроха подпрыгнул в кресле.

– Как это! А где эти…. Автоматчики? Леха, ты гонишь? Ты что, не успел их отснять?

– Успел! – хмыкнул я и запустил видео, которое я снял из окна казармы.

Кроха затаил дыхание. Я и сам сел на ковер прямо перед телевизором и стал всматриваться в экран. Качество было не очень, все-таки камера не была предназначена для съемок видео, но видно было хорошо. И болванки эти, и мешки, и коротышки в противогазах.

А когда мешок упал на землю, и оттуда рука вывалилась, и мелочевка какая-то из руки на землю посыпалась, Кроха второй раз в кресле подпрыгнул. А потом запись кончилась, и мы услышали голос Ирландца, стоявшего в дверях.

–А теперь еще раз и помедленнее!

Из-за спины Ирландца выглядывала разомлевшая физиономия Карабаса. Я запустил видео по новой. Карабас плюхнулся на диван, Ирландец присел прямо на пол рядом со мной. Взгляд его не отрывался от экрана. Когда видео закончилось, он вырвал у меня пульт от фотоаппарата, начал тыкать в кнопки.

– Ну-ка, ну-ка! Как вернуть? Как обратно перемотать? – бормотал он.