– Ливонцы уже сорок девять лет забывают платить тебе положенную дань, государь, – повторил Зверев. – Может, Бог решил наградить тебя серебром?

– Навет сие страшный, великий царь, – забеспокоился комтур и подошел ближе. – Не было сего условия в прежнем уложении, и до того даней орден от века русским не платил!

– А это что? – опять покрутил в пальцах свиток Андрей.

– Дозволь глянуть, боярин, – наконец заинтересовался документом Висковатый.

– Князь! – тут же сурово поправил его Зверев. – Князь Сакульский по праву владения.

– Василия Лисьина сын? – приподнял брови дьяк. – Как же, знаю, знаю. – И он довольно бесцеремонно выдернул копию у Андрея из рук.

– Как супруга твоя себя чувствует, княже, как дети растут? – ласково поинтересовался правитель.

– Спасибо, здоровы, – кивнул Зверев. – Старшей почти шесть, младшей два исполнилось. Летом мальчик родится.

– Все мы мальчиков ждем, – не поднимая глаз, заметил Висковатый. – А рождаются больше девчонки.

– Я не жду, боярин, я знаю, – так же небрежно, не поворачивая головы, ответил Зверев.

– Я должен свериться с грамотами приказа, государь, – свернул грамоту в трубочку дьяк.

Иоанн молча поднял руку, повернул ладонью кверху. Висковатый что-то тихо буркнул, но свиток на нее положил. Царь пробежал документ глазами столь же небрежно, сколь и предыдущие, усмехнулся и протянул послу. Дьяк шумно втянул носом воздух, зрачки Готарда Кетлера запрыгали по строчкам.

– Этого не может быть! Мне неведом сей договор и его обязательство, – в полной растерянности пробормотал ливонец. – Я должен… Я должен снестись с магистром, проверить архив.

– Вот видишь, Иван Михайлович, – пригладил бороду правитель. – Одним своим появлением сей князь расстроил подписание перемирия. Однако же и глаза мне открыл, – голос Иоанна окреп. – Негоже людям, христианами себя нарекающим, от клятвы своей отказываться и долга пред господином своим не исполнять!

– Видит Бог, великий царь, – низко поклонившись, комтур развел руки, – великий магистр не имел мысли оскорблять или обманывать тебя. В прежние годы не случалось обычая платить дань Руси за ливонские земли.

– И потому накопилась недоимка почти за полвека серебром! – Иоанн даже хлопнул ладонями по подлокотникам кресла.

– Я клянусь немедля по возвращению в Цесин[8] сверить записи и поднять все прежние договора… – продолжил оправдываться посол.

– Один год, кавалер! – перебил его царь. – Магистру Вильгельму Фюрстенбергу хватит одного года, чтобы найти в архивах договор моего деда и собрать положенные недоимки? Через год, в сей день и час жду тебя здесь с данью для продления договора о перемирии. Клятву, данную на святом кресте, кровью Господа нашего, Иисуса Христа окропленном, нарушать никому не дозволено!

Посол на миг замер, но возражать не стал, рывком сорвал шляпу, изобразил некий странный пируэт:

– Я немедля отъезжаю в Ригу, великий царь. Могу поклясться, что при новой встрече я с легкостью отвечу на любые твои вопросы… – Готард Кетлер попятился к двери, ловко проскользнув между сопровождавшими его личностями, и исчез снаружи. Бюргеры в балахонах поклонились без всякого изящества, развернулись и, столкнувшись плечами, вышли следом.

– А ведь дань привезти он так и не пообещал, – тут же отметил Иоанн.

– Нельзя раздавать угрозы, которые не можешь выполнить, – тихо выразил недовольство Висковатый.

– Грамота подлинна? – резко повернулся к нему молодой царь.

– Это копия, – уточнил дьяк. – Надобно свериться в старых хранилищах. Но, мыслю, такой уговор при Иоанне Васильевиче заключался. Крепко тогда ордынцам досталось, они на все соглашались, лишь бы мир себе получить.