Однако лицо Ламсдорфа было непроницаемым. Его, видимо, уже занимали другие мысли. И Плеве не ошибся.

– Мы упускаем одно очень важное обстоятельство, – заговорил Ламсдорф, отойдя к окну и взирая на набережную Мойки. – Сегодня в Государственном Совете из 318 ее членов у 80 в жилах течет прусская, баварская и саксонская кровь! Я уже не говорю о департаментах, отделах, генералах и ее величестве Александре Федоровне… Император не может не учитывать это…

Высказав невольно то, о чем он часто думал и боялся произнести вслух, Ламсдорф вдруг испугался. А если Плеве донесет? И он решил сразу, после отъезда Плеве, поехать в Казанский собор и помолиться, чтобы не дай бог, этого не произошло…

Ламсдорф порой ненавидел себя за трусость больше, чем страну, в которой довелось ему жить. Каждый раз, проезжая мимо памятника Петру I, он со злорадством наблюдал, как голуби засиживают величественную голову Петра, некогда носившую императорскую корону. А когда однажды, будучи в Германии, Ламсдорфу попал в руки Готский альманах, называющий дом Романовых домом Гольштейн-Готторпов, хохотал от души.

Ламсдорф все чаще и чаще приходил к мысли о том, что наступает время защитить Романовых от Романовых, а самодержавие от Николая II…

Предшественник Ламсдорфа на посту министра иностранных дел Гирс как-то в пылу откровенности признался Ламсдорфу, что не за горами время, когда Европа должна будет взять на себя ответственность за спасение России от России… На практике это выглядело, по мнению Гирса, просто – Россия не должна противиться европейским домогательствам, в особенности германским, и покорно отойти на обочину европейской цивилизации. И он для этого делал все, что мог.

– …По поводу Госсовета я с вами согласен, – сказал Плеве после минутного раздумья. – Однако нам с вами необходимо убедить его величество в том, что любое противодействие интересам Германии может вызвать в самой Германии революционный взрыв. В этом Россия не может быть заинтересована. Ибо следующая революция грянет уже здесь, в России!

Ламсдорф кивнул головой. Сомнения по поводу неожиданного появления в его кабинете Плеве прошли разом. Осталось теперь подумать, как остаться на вершине, а не у основания новой политической пирамиды. И не остаться без головы…

– Что будем пить? Коньяк или шампанское? – спросил Ламсдорф, полагая, что разговор с Плеве подходит к концу.

– Чай, – усмехнувшись, ответил Плеве. – По утрам я пью только чай, – добавил он. – А впрочем, и чаю не надо. У меня сегодня два совещания, и, если удастся, надо встретиться с его величеством…

Когда Плеве уехал, Ламсдорф еще долго не мог решить: ехать ему в Казанский собор или не ехать. Наконец, решил ехать, памятуя русскую пословицу: чем черт не шутит, когда бог спит…

По дороге в собор Ламсдорф перебрал в памяти все нюансы разговора с Плеве. Большой опасности для Ламсдорфа этот разговор не представлял. На крайний случай в сейфе у Ламсдорфа хранился такой криминал на самого Плеве, о котором он и не подозревал.

В свое время по рекомендации Плеве Николай II назначил Главным государственным инспектором Шванебаха. Совершенно случайно Ламсдорф выяснил, что Шванебах передавал одно время секретную информацию через австрийского посла в России Эренталя кайзеру Вильгельму. «Если это всплывет, – размышлял по дороге Ламсдорф, а это теперь зависело только от него, – ни Шванебаху, ни Плеве Сибири не миновать…»

…Неспокойно было на душе и у Плеве. Вернувшись в свое ведомство, он занялся было делами, но ненадолго. Что-то заставило его все время тревожиться. Плеве старался понять, откуда идет это чувство? От встречи с Ламсдорфом? Нет… Они оба видели себя хранителями немецкой элиты на русской земле. И оба верили, что именно в этом заключается их предназначение. Немецкая раса как полноценная не должна исчезнуть или быть изгнанной из России. Они в этом были убеждены. Значит, ему бояться нечего… Благосклонность императрицы к нему и к Ламсдорфу была явной и гарантировала их неприкосновенности…