Откровенность, с которой говорил Стессель, была не свойственна его натуре, и потому Кондратенко терялся в догадках: что заставляет идти его на такой разговор.

Скорее всего, это был нервный срыв человека, теряющего под собой привычную опору, решил, наконец, он.

Стессель, по мнению Кондратенко, был чем-то похож на Куропаткина. В сердцах Кондратенко называл их «свадебными генералами», внешне преданными его императорскому величеству, но в душе им было наплевать на все, что не касалось их лично.

– Меня очень беспокоит одно обстоятельство, Роман Исидорович, – продолжил говорить Стессель, ободренный тем, что Кондратенко внимательно его слушал. – Выдержим ли мы, если случится, как вы сказали, штурм крепости?.. – И перехватив на себе слегка удивленный взгляд Кондратенко, спешно добавил: – Казематированных помещений в крепости нет! Нет даже круговой дороги для скорого маневра внутри крепости!.. Нет проводного сообщения между позициями и фортами!.. Сколько я об этом ни говорил, ни писал генералу Алексееву – все впустую.

Стессель умолк и с тяжелым вздохом, в котором послышалось отчаяние, отошел к окну.

Кондратенко на какое-то мгновенье даже стало жалко Стесселя.

«В конце концов, – подумал он, – Стессель не хуже и не лучше многих других». А вслух произнес:

– Ну что ж, Анатолий Михайлович, если дойдет дело до штурма, будем защищаться тем, что есть. На то воля божья…

– Если бы только божья, – не оборачиваясь к Кондратенко, возразил Стессель.

В госпиталь, проведать капитана фон Шварца, Кондратенко заехал в конце дня и застал в палате доктора, с которым капитан фон Шварц спорил, не сдерживая гнева.

– Что случилось? – поинтересовался Кондратенко, догадавшись по обрывкам услышанных фраз, о чем идет спор.

– Ваше высокоблагородие… Роман Исидорович! – взмолился доктор. – Раненый не хочет лежать в госпитале. Грозится самовольно уйти. Я буду вынужден написать об этом рапорт!..

Кондратенко успокоил доктора, затем обратился к капитану фон Шварцу.

– Вы почему не хотите лечиться? – с напускной строгостью спросил он. – Почему доктор должен за вас беспокоиться?

– Ваше высокоблагородие, – капитан умоляюще скрестил на груди руки. – Я уже здоров. Вы же сами дали мне поручение… Руки, ноги – все целое!..

Кондратенко не выдержал, улыбнулся.

– Николай Петрович, успокойтесь. Поручение уже выполняется. А вот доктор прав. – И, обернувшись к доктору, спросил: – Что у него?

– Пуля прошла навылет, кость не повреждена, но лежать ему надо не меньше недели…

– Не могу я лежать, доктор! Не могу! Роман Исидорович, скажите ему!

Кондратенко развел руками, призывая эти жестом к миру обе стороны.

– Вы оба правы, – сказал он. – Однако, Николай Петрович, на войне нужны здоровые люди. Придется вам, батенька мой, подчиниться доктору.

Уже на выходе из госпиталя, прощаясь с доктором, поинтересовался у него, сколько раненых в госпитале.

– С пулевыми ранениями один ваш капитан. Двенадцать получили увечья и ранения по неосторожности во время проведения различных работ, – ответил тот и добавил: – А вот в морском много…

– Это я знаю…

– Роман Исидорович, – доктор как-то пристально посмотрел на Кондратенко. – А нельзя было избежать всего этого?

Кондратенко слегка пожал плечами.

– Войны начинают не генералы, а политики. Это у них надо спросить.

Доктор привычным движением поправил пенсне.

– Я не разбираюсь в делах политиков. Я просто вижу, что происходит, и знаю, чем это закончится…

– Чем? – не удержался от вопроса Кондратенко.

– Бедой…

– Мой дорогой доктор, – грустно усмехнулся Кондратенко, – любая война – малая или большая – это беда. И так было испокон веков. Прощайте, доктор. А капитана фон Шварца постарайтесь подлечить побыстрее. Он мне очень нужен.