– Любопытно, – заметил Эрдал. – Я полагаю, такую царапину нельзя нанести при закрытой двери?

– Нет, только когда она открыта, – подтвердил полицейский. – Но при открытой двери играть в бильярд очень неудобно.

Джастер подбоченился. Это была довольно угловатая поза, но выглядел он при этом вполне непринужденно.

– Итак, вероятнее всего, ее нанес кто-то, кто входил или выходил из бильярдной? – уточнил он у свидетеля.

Адвокат вновь поднялся на ноги с багровым лицом.

– Как уже было сказано, при открытой двери играть в бильярд неудобно. Разве это само по себе не является ответом на данный вопрос? Кто-то поцарапал дверь кием, поскольку, как весьма проницательно заметил мистер Питт, открытая дверь мешает играть.

Он улыбнулся, продемонстрировав идеальные зубы.

В зале повисла тишина. Питт бросил взгляд на Эдинетта, который неподвижно сидел на скамье подсудимых, слегка подавшись вперед. Почти по-детски невинное выражение на лице Джастера совсем не шло ему и представлялось довольно нелепым. Он с удивлением посмотрел на Томаса, как будто подобная мысль до сих пор не приходила ему в голову.

– Вы пытались выяснить происхождение царапины, суперинтендант? – задал он новый вопрос.

Питт повернул голову в его сторону.

– Да. Горничная, убиравшаяся в комнате, заверила меня в том, что утром никакой царапины не было и что после нее туда никто не заходил.

Затем, немного помедлив, он добавил:

– Царапина была свежей. Какие-либо следы полировального лака, воска или грязи в ней отсутствовали.

– Вы поверили горничной? – спросил вдруг Глив.

Джастер протянул руку в его сторону.

– Я извиняюсь. Пожалуйста, не отвечайте на этот вопрос, мистер Питт. Мы заслушаем саму горничную, и жюри решит, является ли она честным человеком, способным выступить в качестве свидетеля… и добросовестно ли выполняет свою работу. Возможно, миссис Феттерс, несчастная женщина, сможет сказать нам, хорошая она горничная или нет.

Среди присяжных прокатилась волна негодования и послышались смешки. Напряжение спало. Реджинальд помрачнел и насупил брови, понимая, что его вмешательство сейчас было бы пустой тратой времени.

Судья сделал глубокий вдох, но не произнес ни слова.

– Что вы сделали потом, суперинтендант? – небрежным тоном продолжил прокурор.

– Я спросил дворецкого, имел ли мистер Эдинетт при себе трость, – ответил Питт и, не дожидаясь, пока Глив что-либо возразит, добавил: – Оказалось, что имел, и привратник подтвердил это.

Джастер улыбнулся.

– Понятно. Благодарю вас. Теперь, прежде чем мой достопочтенный друг приступит к своим вопросам, я задам вам еще один. Удалось ли вам найти кого-нибудь, кто слышал бы, как ссорились или спорили мистер Эдинетт и мистер Феттерс?

– Я действительно спрашивал об этом людей, но никто ничего подобного не слышал, – ответил полицейский, с горечью вспомнив, какие усилия были им предприняты. Даже миссис Феттерс, убежденная в том, что ее муж был убит, не сумела припомнить ни единого случая каких-либо разногласий между ним и Эдинеттом и даже назвать причину, по которой Эдинетт мог желать ему зла. Это поставило Томаса в тупик.

– Тем не менее на основании этих скудных свидетельств вы пришли к мнению, что Мартин Феттерс был убит, а его убийцей является Джон Эдинетт? – Джастер явно давил на Питта, говоря с ним едва ли не ласковым тоном, но взгляд его при этом был колючим. – Сдвинутое кресло, перестановка трех книг на полках, потертость на ковре, ворс в трещине на каблуке и свежая царапина на двери бильярдной? На этом вы основываете обвинение человека в самом страшном из преступлений?

– На этом я основываю необходимость расследования причастности человека к самому страшному из преступлений, – поправил его Томас, чувствуя, как его лицо заливает краска, – поскольку, по моему глубокому убеждению, все факты свидетельствуют о том, что Джон Эдинетт убил Мартина Феттерса. Я уверен в том, что он убил его в процессе неожиданно вспыхнувшей ссоры и затем инсценировал…