Но, как известно, у всякой медали – две стороны. Это сотрудничество не стало исключением: оно было, хоть и выгодным, но далеко не безвозмездным. Ельцин вынужден был обещать «нашему человеку» полный иммунитет от судебного преследования в соответствии с тем сценарием, который тот разработал для своей реабилитации. Человек оставлял пост – а человека оставляли в покое. Это, конечно же, снижало эффект от запланированных Ельциным разоблачений, судов и реформаций.

И всё же, плюсы заметно перевешивали минусы. Сейчас, накануне решающей схватки за власть, «рядовой» член ГКЧП был для Ельцина куда полезнее всех маршалов, вместе взятых. Выгода для российского президента и «интересов демократии» была столь очевидной, что не подвергалась сомнению даже отпетыми демократами из окружения российского президента.

Так, вчера «наш человек» бальзамом пролился на израненную душу Бориса Николаевича сообщением о том, как мастерски он сумел преодолеть сопротивление коллег по ГКЧП. Те вздумали противиться вводу в Москву бронетехники, прежде всего, танков! А ведь танки были одним из ключевых звеньев в совместном плане двух президентов! Без этого элемента пришлось бы пожертвовать не только моральным фактором, но и «мучениками большевизма», баррикадами, «ежами» и прочей бутафорией. ГКЧП танки в Москве не были нужны – зато как они были нужны демократии! Кровь из носу, нужны! А лучше – кровь из жизненно важных органов! И «наш человек в Гаване» в очередной раз «спас демократию»: продавил танки!

Мысленно продолжая тему «обратной стороны медали», Борис Николаевич в очередной раз соглашался с собой в том, что не доверял этому человеку… даже будучи вынужден доверять ему. Увы, не требовалось быть чекистом для того, чтобы понять: товарищ работает на два фронта.

А с учётом ГКЧП, где он также проявлял служебную и внеслужебную активность – даже на три! Разумеется, в двусторонних отношениях этот момент был классической «фигурой умолчания», но лишь такого плана: «я знаю, что ты знаешь, что я знаю». Тот факт, что Горбачёв был в курсе не только дел ГКЧП, но и планов демократии, Борис Николаевич целиком относил на счёт «нашего человека». Этот гэкачепист не собирался уповать только на одного хозяина: большой жизненный опыт не позволял ему такого легкомыслия. Поэтому он был готов к любому их трёх исходов – и любой встретил бы в качестве одного из «героев незримого фронта».

«Скромный член ГКЧП», как хотя бы не дурак, обязан был ставить одновременно на нескольких «лошадей». Здесь главным был вопрос, на кого сделана самая большая ставка. «Наш человек» должен был её сделать: для иных предположений он был слишком умён и потёрт номенклатурной жизнью. Отрабатывая и «и вашим, и нашим», он должен был определиться с приоритетами: считать и просчитывать этот человек умел. Он наверняка давно уже разобрался с расстановкой сил на политической доске Кремля.

И наверняка он был в курсе совместного плана двух президентов. Об этом свидетельствовал и характер информации, явно выборочной, умело сгруппированной и целенаправленной, и отдельные фразы, как бы случайно оброненные информатором в разговорах с Ельциным.

Продираясь сквозь путаные мысли, Борис Николаевич пришёл к отчасти утешительному выводу: «двойной агент» больше склонялся в его сторону. Он не только отдавал предпочтение указаниям Ельцина «по дезорганизации тыла противника», но и проявлял в этом деле чудеса изобретательности. Уже одно это свидетельствовало о том, что планам Горбачёва, даже согласованным с Ельциным, он предпочитал более «тверёзые» планы «нетверёзого» российского президента. Значит, Горбачёвым и даже ГКЧП он только страховался – но работал на Ельцина! Любой, только ещё намечающийся тактический успех Ельцина, он старался превратить в победу стратегического характера – правда, всегда оставляя себе лазейку «на другую сторону».