– Какой же он, всё-таки, подлец! Что ни выходка – то против меня! Ну, вот, зачем он вылез с этой департизацией?! Разве это – не в мой огород камень?! Я и так вишу в партии на волоске! На очередном съезде я уже не смогу отбиться так запросто, как в прошлом году.

– Неужели всё так серьёзно? – непритворно встревожилась Раиса Масимовна.

– Более, чем. По сути, вопрос с моим секретарством уже решён. Потому что фактически решён вопрос с созывом Двадцать девятого чрезвычайного съезда. Сейчас решается вопрос с моим членством в партии. И, если большевики сыграют на опережение, как говорят футболисты… ну, если съезд пройдёт… раньше определённых событий, то это исключение может нанести нам с тобой непоправимый ущерб. Отделаться от партии так легко, как это сделали Яковлев и Шеварднадзе, не говоря уже о Ельцине, я не сумею… Вернее, мне не дадут…

Возглас негодования из уст Михаила Сергеевича прервал размеренное течение минора.

– А этот мужлан вылезает со своей инициативой! Как будто не понимает: ну, несвоевременно же! Ведь одно дело: хотеть навредить мне – и совсем другое: навредить себе! Элементарно ведь: не станет меня – и тут же не станет Ельцина! Ортодоксы не ограничатся только моей личностью! А за этим болтуном – никакой серьёзной поддержки! Ни в армии, ни в КГБ, ни в МВД! Я – единственное сдерживающее начало! Без меня силовики-консерваторы давно бы уже совершили переворот!

Горбачёв поморщился и с отвращением хлебнул из чашки: кофе он так и не полюбил, и «принимал» его только из угождения супруге.

– Ну, это – по партийной линии, – осторожно выглянула из-за чашки Раиса Максимовна. – А что – с президентством? Что – Верховный Совет?

– Немногим лучше, – махнул свободной рукой Горбачёв. – Лукьянов портится с каждым днём. Того и гляди, соберёт Верховный Совет – да и скинут меня.

– Как это?! – побледнела Раиса Максимовна.

– Очень просто. Консервативным силам даже не нужен переворот: съезд уберёт Горбачёва из партии, а сессия Верховного Совета – с поста Президента…

– Каким образом?! Миша, говори проще – не на трибуне!

Михаил Сергеевич вздохнул, и стараясь не перебирать с иронией, осторожно, с лёгким упрёком во взгляде, покосился на жену.

– Раиса Максимовна, в Законе «Об учреждении поста Президента СССР» есть такая статья: сто двадцать семь. А в ней есть пункт восемь. Так, вот, этот пункт я за последние дни выучил наизусть. Не от хорошей жизни, разумеется, а потому что он гласит – цитирую дословно: «Президент СССР обладает правом неприкосновенности и может быть смещён только Съездом народных депутатов ССР. Инициатива постановки может исходить и от Верховного Совета, с учётом заключения Комитета конституционного надзора»… Ты понимаешь, что это значит?

Губы Раисы Максимовны загуляли друг по дружке.

– Понимаю…

В отличие от Генсека-президента, его жена соображала быстро – и момент «понимания» не продлился дольше… момента: глаза «первой леди» тут же сузились до размера щёлок, а взгляд обледенел.

– Значит, надо пресечь эту авантюру на корню! Надо обезопасить себя от любых поползновений со стороны Лукьянова!

– Я уже продумываю этот вопрос, – многозначительно улыбнулся Горбачёв.

– Только продумываешь?!

– Виноват, – тут же перестал улыбаться Михаил Сергеевич. – Уже прорабатываю. И поверь, Раиса Максимовна: это – не маниловские прожекты. Никаких даже аллюзий. Вопрос-то – судьбоносный.

Горбачёв взглянул на часы, салфеткой обмахнул губы – тоже уроки жены – и встал из-за стола.

– Ну, мне пора.

– Я тебя провожу.

В коридоре Раиса Максимовна «интеллигентно» приложилась губами к щеке мужа.

– Будь с ними построже. Жду тебя со щитом…