– Слышу. – И она взяла мою руку в свою – словно бы затем, чтобы, приободрив меня, приободрить тем самым и себя: все, мол, у нас в порядке и будет в порядке. Но меня – с тех пор как мы прибыли в Вашингтон и до самого отъезда – заботило по-настоящему лишь одно: как бы чего не стряслось с моими марками.

Кафетерий, у входа в который высадил нас Тейлор, оказался чистеньким, а еда в нем, как он и обещал, – дешевой и вкусной, и стоило нам, закончив трапезу, выйти на улицу, прямо к парковке подкатила наша машина.

– Вот это пунктуальность! – воскликнул отец.

– С годами, – ответил на это Тейлор, – начинаешь определять с точностью до минуты, сколько времени понадобится на ланч тому или иному семейству. Все ведь было в порядке, миссис Рот? – спросил он у моей матери. – Вам все понравилось?

– Да, спасибо, все очень хорошо.

– Значит, мы готовы полюбоваться Мемориалом Джорджа Вашингтона, – констатировал Тейлор, и мы тронулись с места. – Вам ведь, разумеется, известно, кому поставлен этот памятник. Нашему первому – и, по общему мнению, нашему лучшему, наряду и наравне с Линкольном, президенту.

– Я бы, знаете ли, дополнил этот список именем Франклина Делано Рузвельта. Великий человек, а наши сограждане взяли и вышвырнули его из Белого дома, – ответил отец. – И на кого только мы его променяли!

Тейлор, внимательно выслушав, никак не прокомментировал отцовские слова.

– Конечно же, – продолжил он, – вы все видели Мемориал Джорджа Вашингтона на снимках. Но фотография бессильна передать его величие, хотя бы чисто пространственное. Высота обелиска пятьсот пятьдесят пять футов пять и восемь десятых дюйма; это самое высокое каменное сооружение во всем мире. Новый скоростной лифт поднимет вас на вершину за минуту с четвертью. А можно пойти и пешком по винтовой лестнице, насчитывающей восемьсот девяносто три ступени снизу доверху. С вершины памятника открывается панорама радиусом от пятнадцати до двадцати миль. Стоит полюбоваться… Ага, вот он, видите? Прямо перед нами. Приехали.

Пару минут спустя Тейлор нашел свободное место на стоянке у подножия монумента и, когда мы выбрались из машины, засеменил рядышком на коротких ножках, продолжая свои пояснения:

– Всего пару лет назад обелиск впервые за все время почистили. Вы только представьте себе, что скрывается за этим скромным «почистили», мистер Рот! Его драили железными щетками, используя воду с песком. Это заняло пять месяцев и обошлось налогоплательщикам в сто тысяч долларов.

– При Рузвельте? – поинтересовался отец.

– Выходит, что так.

– А люди об этом узнали? – Отец сорвался на крик. – А люди это оценили? Куда там! Они предпочли ему какого-то летчика! И это, поверьте, еще не вечер.

Мы прошли внутрь сооружения, а Тейлор остался снаружи. Уже у лифта мать, вновь схватившая меня за руку, подошла к отцу вплотную и шепнула ему:

– Не надо так говорить.

– Как это «так»?

– О Линдберге.

– А в чем дело? Я говорю то, что думаю.

– Но ты не знаешь, что этот Тейлор за человек.

– Прекрасно знаю. Лицензированный гид с аутентичными документами. А это памятник Вашингтону, Бесс, – и ты призываешь меня держать язык за зубами, словно мы с тобой не в столице США, а в нацистском Берлине!

Эти несдержанные слова расстроили ее еще сильнее – тем более что их могли услышать и посторонние – те, кто дожидался лифта вместе с нами. Меж тем, обернувшись к другому папаше, пришедшему сюда с женой и двумя детьми, отец спросил у него: «Откуда вы? Мы-то сами из Джерси». – «Из Мэна», – ответил мужчина. «Поняли?» – спросил отец у нас с братом. Меж тем опустился лифт, зашедшие в него человек двадцать взрослых и детей заполнили примерно полкабины, и мы отправились вверх по железобетонной шахте, причем отец использовал минуту с четвертью, положенную на подъем, чтобы осведомиться, откуда они приехали, и у всех остальных.