– Конечно, – без тени кокетства ответила Горислава, сжимая обе его ладони, чувствуя кожу его рук через его и свои рукавицы.

– Я зайду к вам утром, – обрадованно сказал Остромир. Он чуть покраснел и добавил. – Спасибо тебе, Гориславушка, за этот день.

Он помедлил и, решившись и не спрашивая позволения, наклонил голову и прикоснулся губами к щечке девушки.

Кровь забурлила в ее венах, в голове зашумело. Ей было так жарко, что она бы с удовольствием скинула полушубок, если бы не боялась показаться кузнецу нескромной.

– О, – вдруг спохватилась Горислава, – мы же завтра на ярмарку в город едем! Совсем забыла! Завтра не приходи… А на другой день придешь? – она улыбнулась ему, не сводя с него глаз, – придешь, Остромир?

– Приду! – жарко выдохнул кузнец. – Когда скажешь – тогда и приду, Гориславушка. – Он смотрел на нее, не отводя взгляда, словно решаясь сделать что-то, на что никак не мог отважиться. Остромир стянул рукавицу со своей руки и, помедлив, снял варежку с ладошки Гориславы. Он взял девушку за тонкие пальчики, словно желая почувствовать ее. Они стояли вплотную друг к другу, девушка не отступала ни на шаг, и Остромир решился. Медленно он наклонил голову, готовый в каждый момент отшатнуться, однако надеясь на то, что Горислава поняла его и позволит ему сделать то, что он задумал. Она так и не пошевелилась, и тогда Остромир наконец прикоснулся своими губами к ее.

Голова Гориславы закружилась. Она вдруг перестала замечать землю под ногами, сами ноги, все свое тело. Птица, бившаяся внутри, словно распростерла крылья и ринулась наружу, и Горислава ощутила прилив силы, которая рвалась из нее нетерпеливыми, жадными волнами, готовая снести ее, Остромира, все вокруг. Она ни о чем не думала и ничего ей не хотелось в этот момент, только разве что продолжать чувствовать его губы на своих.

Внезапно Остромир дернулся назад. Он едва слышно зашипел и дотронулся пальцами до губы.

– Гориславушка, – виновато заговорил он. – Прости меня… Я сам не знаю, что на меня нашло. Ты не бойся. Ты правильно поступила, надо защищаться. Не прогоняй только! Я клянусь, больше никогда без твоего разрешения ничего не сделаю!

В ее голове шумело, усталость разливалась по ее телу, и Горислава не сразу поняла, о чем он говорит:

– Я… – она потрясла головой, – о чем ты?

Кузнец снова дотронулся до губы, краешек которой покраснел и припух. Внезапно он нахмурился и присмотрелся к своей руке. По ладони, в том месте, где были пальцы Гориславы, когда он целовал девушку, расползлось красное пятно ожога.

Остромир поднял ошарашенный взгляд на девушку.

– Так ты… это не… – только и сумел вымолвить он.

Горислава оцепенела от страха. Она не понимала, что произошло, но знала точно: это было нечто, что нужно скрывать ото всех, как одна из ее песен. Она подняла глаза на изумленное лицо кузнеца, попыталась что-то сказать, не смогла, повернулась и бросилась бежать со всех ног, забыв про варежку, оставшуюся у него, сгорая от стыда и заливаясь слезами. У родной калитки она вдруг осознала, что вопросов не избежать, а она не могла сейчас на них отвечать, это было бы просто невыносимо. Она повернулась и стремглав понеслась дальше по дороге. И хотя сердце ее готово было выскочить из груди, она не останавливалась и не сбавила шагу ни на секунду, пока не добежала до домика на окраине леса. Окна горели ярко, радушно приглашая войти. Горислава влетела в избу, захлопнула дверь и в изнеможении опустилась на пол, все еще держась за дверную ручку и горько рыдая.

– Бабушка Всемила, – закричала она, – бабушка!

Травница, сидевшая за столом и перебиравшая семена, вскочила и всплеснула руками.