Крупица «мятной» соли зашипела, растворяясь. Крышка плотно села на ободок. Поворот, и когтистые лапы дремлющего льва вошли в пазы. Я с некоторым облегчением убрал кубок в шкаф.

Подождет до возвращения.

Я стоял, разглядывая ограду, которую за прошедшие дни успел изучить преподробнейшим образом. Сплетенье прутьев, чугунные лилии и химеры, сторожащие ворота. Литые гербы. Дорога.

Сад в блеклом свете газовых фонарей. Луна, присевшая на край дымохода. Кажется, что именно она и курит, выдыхая в небо черный дым.

Некогда мечтать.

Ухватившись за прутья – жаль, стоят слишком тесно, чтобы можно было протиснуться – я подтянулся. Нога нашла опору на гербовом щите, вторая уперлась в щербину на кирпичной колонне, к которой крепилась решетка. О да, я еще, оказывается, помнил, как сюда пролазить, хотя раньше лазил оттуда.

Теперь руками на вертикальный брус. Рывок. И боком, протискиваясь меж хищных цветов, лепестки которых остры как ножи.

Вниз я попросту спрыгнул и выругался – траву в этом месте успел заменить камень. Надо будет учесть.

Я немного постоял, прижавшись к колонне, но в саду, как и на улице, было тихо. Что ж, осталось добраться до дома. Ушло на этом минут десять.

Прижавшись к холодной стене, я понял, что совершенно не представляю, как быть дальше. Пробраться в дом? А если меня заметят? Поднимут шум и вызовут полицию? Нет, в конце концов, все прояснится, выплеснувшись очередным скандалом, но…

Но я – не Персиваль, я не потрачу бездарно свой шанс.

Мои сомнения разрешились, когда буквально в трех шагах от меня прошел человек. Он крался, но делал это скорее по привычке, чем и вправду из страха. Остановившись в тени тернового куста, человек принялся отсчитывать окна. Сбивался трижды – мне даже захотелось помочь ему – но на четвертый раз определил-таки нужное. Тут же о стекло звякнул камушек, и спустя минуту окно приоткрылось.

– Уходи! – зашипели из него.

– Но Мэри…

– Уходи! Немедленно. Старая тварь пронюхала и…

– Мэри! – о сколько страсти было в этом шепоте! Человек метнулся к окну, протянул руки, пытаясь ухватить девушку, которая, однако, весьма ловко уклонилась и зашипела:

– Убирайся! Завтра придешь. Хозяйке неможется.

– Старухе?

– Молодой, идиот. То здоровая, как кобылица, то вдруг раз и в обморок.

Это что-то новенькое, прежде я не замечал, чтобы она в обмороки падала.

– А Гусыня тут же на меня, почему не досмотрела. А я чего, должна что ли смотреть? Сидела себе в саду и сидела. Книжку читала. Я ж не знала, что она того…

И я не знал, но испытал острое желание залепить девице пощечину.

– Иди ко мне, моя маленькая Мэри, смотри, что я принес.

– Ой, да я знаю, что ты принес. Не могу.

– Ну Мэри…

Так значит, дело в обмороке? Или в здоровье? Она плохо себя чувствовала и, естественно, не желала видеть… Нет! Не естественно!

– Все! Уходи! Завтра, милый, все завтра… а то еще доктор приехать должен, чтоб его…

Чтоб тебя. Доктор – это серьезно. А значит, я должен попасть в дом, чего бы это ни стоило. Благо, девица, кажется, забыла запереть окно. Дождавшись пока невезучий ухажер уйдет, я подошел к окну и решительно толкнул раму.

Проклятье!

Больно! И как больно… руку как в кипяток опустили… или в кислоту. Но откуда? Как? И Прощенных ангелов ради, за что?

Луна, спустившись с крыши, любезно плеснула светом, и только теперь я разглядел круглые бляшки печатей на стеклах и раме.

Но… но это невозможно! Она не могла так… она должна была…

Хриплое воронье карканье вывело меня из ступора. Следом раздался крик:

– Воры!

В доме загремело, засвистело и мне не оставалось ничего иного, как бежать. Я и бежал. С трудом перемахнул через забор – на железе остались шматки шкуры – нырнул в ближайший переулок. Топот. Шум. Крики. Лай собак. Грохот каблуков о камень. Собственное, начавшее сбиваться, дыхание. Поворот. Еще поворот. Нет, милые дамы, ваши прелести нынче не настолько прелестны, чтобы отвлечься. Простите, мистер, у меня и в мыслях не было вас сбивать с ног. Извините, мэм, но ваши девочки меня не…