– Белкин!!! – гаркнуло в левом ухе.

– Слушаю, – прохрипел Андрей.

Он представил, что его разглагольствования слышал Чумаков, и сразу почувствовал какую-то усталость. Однажды бригадир записал болтовню оператора с существом и прокрутил ее на весь конвертер. Над оператором никто не смеялся, но он всё равно ушел. Ведь то, что говоришь одному, должен знать один.

– Белкин, ты выпил?!

– Лимонад…

– Чего шипишь? Микрофон держи.

Андрей прижал мембрану большим пальцем и, прочистив горло, сказал:

– Я не пил.

– Да?! А если проверю? Что у тебя там за лимонад? Ты учти, Белкин!..

– Обычный лимонад, – пробубнил Андрей. – С пузырьками.

Чумаков оглушительно расхохотался и что-то сказал – не ему. Теперь он не глумился, теперь в аппаратной точно кто-то был.

– Так, ладно, у тебя до смены двадцать минут осталось. Сейчас к тебе человек придет, покажешь ему всё.

– Я… я уволен?!

– Не ты, а профессор. Он что-то совсем съехал. Человек вместо него поработает. Неделю, как всегда, а там видно будет. Всё, отбой.

Андрей снова подошел к баку, проверил уровень пены и на всякий случай потрогал вентили. Думал он совсем о другом – не о себе и не о Барсике.

Бедный профессор…

Сменщик Никита Николаевич и вправду был профессором. Когда-то был, давно… О своем интеллект-статусе он не распространялся, но Андрей сам посмотрел по таблице. ИС профессора – около тысячи баллов. Не только у Никиты Николаевича – вообще у любого профессора. Значит, и у Никиты Николаевича было примерно столько же. А стало сто сорок. На конвертере говорили – судьба…

В свои пятьдесят два профессор выглядел на семьдесят. Развалина, выживший из ума старик. Но оператором он был хорошим. Он называл Барсика иначе, его все называют по-своему, но это не важно, ведь Барсик не слышит. Главное, что профессор с ним разговаривал.

А новый оператор – будет ли он разговаривать с Барсиком, будет ли он его любить? Он же чувствует, Барсик. Он всё чувствует, даже лучше, чем люди.

– Ты, что ли, Белкин?

Незнакомец захлопнул дверь ногой и не спеша спустился с площадки. Лестница состояла всего из двух ступенек, но он сошел по ним так вальяжно, будто находился не на Г-конвертере, а на кинофестивале.

– Пакеты приготовь, – предупредил Андрей.

– Зачем?

– Вырвет.

– Серьезно? – мужчина остановился возле стула и протянул руку. – Илья.

– А я Андрей. Доставай свои пакеты.

– Я не впечатлительный, – улыбнулся Илья. Потом равнодушно заглянул в бак и пожал плечами. – И не такое видали.

– Уже работал на конвертерах?

– Какая разница? – он сунул руки в карманы и, выпендрежно подшаркивая, прогулялся по камере. – Четыре крана. Следить, чтоб емкость не была пустой и не переполнялась. Всё? Справлюсь. Тесновато у вас тут…

Андрей ходил за ним по пятам, словно опасался, что сменщик что-нибудь сопрет. Сначала Илья ему просто не понравился, но после этих слов он не нравился Андрею категорически.

Черы могут быть и самодовольными, и самовлюбленными, и какими угодно, однако, устраиваясь на работу, они всегда волнуются – это закон. Земле нужны дворники, грузчики и разные операторы, но не в таком количестве. Черов слишком много, и большинство сидит дома – не потому, что не хочет работать, а потому, что негде.

Новый сменщик был аккуратно подстрижен и гладко выбрит. Кажется, у него были причесаны даже брови – столько блеска и обаяния исходило от его холеного лица.

Лет тридцать пять, оценил Андрей. Бабы, небось, от него млеют. Что такому красавцу делать у бака с дерьмом? Шел бы в эскорт-услуги, там платят больше. Или в эротик-шоу, если насчет услуг здоровье слабое.

– Нет, не всё, – обозлился Андрей. – Кормить – это еще не всё. Надо… надо, чтоб… заботиться надо, вот что!