Послезавтра, в полдень, Сергей Сергеевич принесет «экспериментальную модель», – уж это название Андрей заучил крепко-накрепко – и интеллект-статус повысится. Конечно, не до ста пятидесяти, но даже прибавка в пять-семь баллов была бы настоящим чудом. А чуда Андрей желал всем сердцем. Когда видишь чудо, появляется и вера.

Он посмотрел на будильник – секунды сменялись фантастически медленно. Минуты, без толку моргая, вообще застыли на месте. В левом окошке оцепенели единица и четверка: начало третьего. Вечера не дождаться. А послезавтра – это так далеко, что и представить трудно.

Андрей заставил себя встряхнуться и, переобувшись, вышел на лестничную площадку. Собственно, площадкой это назвать было нельзя: по этажу тянулся узенький коридор с бордовыми прямоугольниками дверей и двумя лифтами в торце; где-то посередине, за такой же дверью, находилась пожарная лестница. Понятно, что в отсутствие пожара ею не пользовались.

Ни в коридоре, ни в подъезде Андрей никого не встретил. Он не особенно интересовался тем, сколько народу живет в его доме, порой он не знал, какие квартиры на этаже заняты, а какие свободны. Соседи появлялись и исчезали, переезжали в другие блоки, кто – поближе к работе, кто – потому, что надоел вид из окна. Андрей был уверен, что из всех окон видно одно и то же, и никуда особенно не рвался. На новом месте пришлось бы как-то знакомиться, как-то привыкать, а это его тяготило.

Прожив в тридцать седьмом блоке больше десяти лет, он завел пять или шесть приятелей, с которыми иногда обсуждал фильмы. Это было скучновато, но не очень обременительно, как и вся его жизнь – вплоть до сегодняшнего дня.

К двадцатым числам мая наконец потеплело. Мужчины сняли надоевшие черные ветровки и ходили в рубашках. Женщины красовались в удивительно похожих розовых блузках. По сути, это была одна и та же кофта, растиражированная в умопомрачительном количестве. Блузы появились в гуманитарной лавке где-то в марте, еще в холода. Тогда все носили пальто – синие и коричневые, прошлого завоза, – и в надежде приобрести к лету нечто оригинальное бросались на розовый эрзац-шелк как голодные. Женщины знали: на всех может не хватить. Но в этот раз хватило. Блузки были в витрине, блузки были на юных кокетках и старых грымзах и даже на некоторых мужиках – в слегка перешитом виде. Вся улица была нежно-розовой, и от этого поднималось настроение.

«Блузки – точно товар», – машинально отметил Андрей. Если б они еще были разными… Но Сергей Сергеевич сказал определенно: основное свойство товара в Новейшую Эру – это изобилие. Изобилие было налицо.

Андрей, насвистывая, завернул в гуманитарку и взял пачку сыра. К соседнему прилавку стояла очередь, там давали растворимый кофе, и он подумал, не прихватить ли пару банок – себе и Никите Николаевичу. Однако люди брали коробками, обслуживали их медленно, и он пожалел времени.

К профессору, бывшему сменщику, Андрей собирался уже давно, да всё как-то откладывал. Сегодня оставаться дома было невозможно, и ноги сами несли его в гости.

Никита Николаевич жил в тридцать шестом блоке, напротив через шоссе от тридцать седьмого. Андрей пересек дорогу по застекленному мосту и, миновав стандартный двор с каруселью и песочницей, зашел в подъезд.

Профессор открыл сразу, словно стоял под дверью и кого-то ждал. Впрочем, если и ждал, то явно не Андрея. В глазах Никиты Николаевича был страх. Он так и вышел на лестницу – заранее испуганным.

Испуг постепенно сменился удивлением, и профессор, расслабляясь, длинно выдохнул:

– Чего тебе, Андрюшенька?

– Я… это… не вовремя я, Никита Николаевич?