– Я справлюсь и одна, – шептала она, пытаясь убедить себя. – Ты будешь только моей девочкой. Я уверена, что у меня родится дочка, мы уедем далеко, где твой папа нас не найдёт.

Первое время Валя ночевала у подруги в общежитии, скрываясь от Руслана. А он и не очень-то искал жену. Привёл в их общую комнату какую-то белобрысую девицу, открыто выходил с ней по утрам в коридор, отправлял на кухню готовить еду. Через месяц на защите диплома он развязной походкой подошёл к Валентине, скривившись, покосился на её чуть выпирающий живот и прокомментировал:

– Что, корова, всё-таки рожать решила? Это без меня. А ты стала ещё страшнее, смотреть противно. Я развожусь с тобой, твоё барахло я выставил за дверь. И не вздумай в ЗАГСе говорить о беременности, пожалеешь у меня. И на алименты не подавай, ни копейки не получишь, стерва! – И, не дожидаясь ответа, ушёл из Валиной жизни.

После этого встретились они лишь раз, в зале суда, куда Руслан заявился со своей белобрысой девицей, а Валю сопровождала Ирина Николаевна. Валентина специально надела свободную одежду, живот был ещё маленький, можно было скрыть беременность. Развели их быстро, делить Мироненко было нечего. Как говорится, не нажили. Валя вышла из зала суда почти счастливая, она почувствовала себя свободной от ежедневного липкого страха, сопровождавшего её последнее время.

Распределили Валентину в Воронеж, в хорошее место: Ирина Николаевна постаралась, похлопотав за свою протеже. Девушка попала на кафедру физкультуры в Воронежский педагогический институт.

Несмотря на уже очевидный живот, Валя активно включилась в жизнь кафедры, организовала женскую студенческую баскетбольную команду, придумывала разные соревнования. Она первая приходила на работу, а уходила с кафедры зачастую последней. Спешить ей было некуда и не к кому. Самый главный человечек был всегда с ней – её ещё не родившаяся девочка. Валентина по-прежнему была уверена, что носит под сердцем долгожданную дочку.

Новой сотруднице дали небольшую угловую комнату в семейном общежитии института. Валя сделала косметический ремонт, купила жёлтые занавески в мелкий цветочек и голубое покрывало на старенькую продавленную кровать. Она довольно быстро освоилась и перезнакомилась с соседями. Оля и Жора Петрухины, весёлая семейная пара, преподаватели вуза (она – с кафедры математики, он – информатики), помогли сделать перестановку в комнате, задвинув в угол неподъёмный одежный шкаф, скрипевший, как простуженный рыбак, освободив место для детской кроватки. У них уже была маленькая трёхмесячная дочка Аллочка, с которой Оля сидела в декрете. Валентина крепко сдружилась с соседкой, помогала ей с малышкой, отпускала молодую маму пробежаться по магазинам и просто проветриться.

Валя работала до самых родов, в декрет не уходила: не хотелось сидеть одной в четырёх стенах. Беременность она переносила легко, с нетерпением ожидая появления на свет доченьки. Конечно, на неё косились (как же – беременная, без мужа!), но Валя была настолько светлым человеком, незлопамятным и дружелюбным, что разговоры быстро утихли.

Катюша родилась в срок, легко, не мучая маму. Она, как сказала акушерка, сразу улыбнулась новому миру. Этакая солнечная девочка с серыми крупными глазками и тёмными, с едва заметной рыжиной, волосиками. Краснолицая, сморщенная, она казалась Валентине самым красивым ребёнком в мире. Девушка оказалась сумасшедшей мамашей, по первому писку срывавшейся к доченьке, хотя малышка росла спокойной и не требовала особого внимания.

Спокойная, самостоятельная, но очень ревнивая, Катюша не терпела никого рядом с Валей. Она могла часами играть в кроватке, не требуя маминой заботы, но, как только кто-то из соседей заходил в комнату, Катюшка начинала громко плакать, требуя, чтобы мама взяла её на ручки и разговаривала только с ней. «Собственница», – улыбалась Валентина. «Эгоистка», – качали головой знакомые. «Настоящая мамина дочка», – умилялись друзья.