Почему-то в тот день был дневной спектакль. Почему-то в кассе нашелся билет. И почему-то совсем недалеко от сцены.

Почему-то именно в этот день мне очень хотелось, чтобы герой Владимира Андреева все-таки узнал героиню Татьяны Шмыги, чтобы оба они обрели наконец-то то, что потеряли так много лет тому назад. Ведь не зря же Леонид Зорин столкнул их вновь на том самом перекрестке. Пусть и в зале ожидания одного из аэропортов. Не узнал. Не обрели…

…Финальные слова актрисы потонули в аплодисментах. Зал встал. Женщины вытирали заплаканные глаза. Мужчины выглядели потерянными.

Я поймала на себе взгляд актрисы, стоящей на сцене. Он был удивленным. Вряд ли она меня узнала, подумала я и… улыбнулась сквозь слезы.

В фойе, перекинув плащ через руку, вдруг услышала:

– Простите, вы – Лада? – Билетерша осторожно тронула меня за руку.

– Да, – меньше всего я была в тот момент расположена к разговору.

– Вас Татьяна Ивановна просила зайти…

– Что? – от неожиданности я чуть не подпрыгнула.

– Пойдемте. Она вас ждет.

– Татьяна Ивановна, извините, но я сегодня без цветов, – начала лепетать я после традиционных приветствий.

– У вас что-то случилось, – констатировала актриса.

– Нет-нет, все в порядке.

– Лада, – голос Татьяны Ивановны стал строгим. – Зачем вы меня обманываете? Я весь спектакль наблюдала за вами, я видела ваши глаза, полные слез. И не надо мне говорить, что вы плакали по ходу действия спектакля. Простите, – она осеклась на полуслове, – я не имею права так настойчиво вторгаться в вашу жизнь…

Она шагнула мне навстречу и прижала к себе.

– Это вы меня простите! – Ее участие настолько меня тронуло, что я не выдержала. Силы закончились.

Монолог о собственном перекрестке длился долго. Татьяна Ивановна слушала не перебивая, в какие-то моменты лишь крепче прижимала к себе. Белый батник, в котором она выходила на сцену, намок от моих слез. Несколько раз открывалась дверь ее гримерной.

Господи, я же ничего про вас не знала. Знаешь что, – тогда впервые она назвала меня на «ты» и вновь осеклась, – пойдемте погуляем. Проводите меня до дома.

Я подняла на актрису заплаканные глаза.

– Все будет хорошо! Будем жить! – Она улыбнулась.

Гуляли мы долго. И разговаривали, разговаривали, разговаривали. Она не произносила дежурных фраз, не успокаивала, не давала никаких советов. Потому что, как мудрая женщина, прекрасно понимала – в таком состоянии я ее просто НЕ УСЛЫШУ Не касаясь напрямую определенной темы, Татьяна Ивановна словно заговаривала мою боль. На какой-то миг мне показалось, что она совсем прошла. Остановившись возле ворот ее дома, услышала:

– Пойдемте чаю попьем!

– Мне неудобно, Татьяна Ивановна. Я и так отняла у вас много времени.

– А я у вас отниму еще немного. – И она увлекла меня во двор.

Сидя за столом в ее уютной гостиной и слушая историю о ее перекрестках, в какой-то момент я вдруг почувствовала, что стало легче дышать, пружина, сжимавшая мое сердце, разжалась. Из него словно выскочила маленькая льдинка.

– Родители меня научили тому, что главное в этой жизни – сохранить достоинство. Это порой бывает сложно, но очень важно – не потерять себя. Вам себя упрекнуть не в чем. А в остальном – Бог нам всем судья.

И после некоторой паузы, словно стряхнув с себя воспоминания:

– Вот теперь и вы обо мне много что узнали… Будем жить? – полувопросительно-полуутвердительно поинтересовалась она.

Я кивнула в ответ.

Она могла бы «не заметить» меня со сцены, могла бы после спектакля уйти домой, потому что устала, потому что надо отдохнуть, многое могла бы сделать, но не сделала. Наверное, у нее были какие-то другие дела, но она их отложила. Потому что увидела мое состояние и не смогла пройти мимо. И протянула руку помощи. И вытащила меня из тьмы неверия и разочарования. Просто вытащила, и все.