Вот один из сонетов, посвященных Томазо Кавальери.

Очами Вашими взираю на цвета,
Не видные глазам моим слепым;
Стопами Вашими подъемлю груз, с каким
Моя не совладает хромота;
Крылами Вашими мной высь перенята;
Ваш в небе дух – я следую за ним;
По слову Вашему я бледен и раним,
Озяб в жару, согрелся в холода.
По воле Вашей вольно будет мне,
Дыханьем Вашим речь моя легка,
Мои раздумья Ваша мысль явила.
Подобный одиночеством луне,
Невидим я до той поры, пока
Не освещён сиянием светила.
(перевод Александра Шапиро)
Veggio co’ bei vostri occhi un dolce lume,
Che co’ miei ciechi già veder non posso;
Porto co’ vostri piedi un pondo addosso,
Che de’ mie zoppi non è già costume.
Volo con le vostr’ale senza piume;
Col vostr’ingegno al ciel sempre son mosso;
Dal vostr’arbitrio son pallido e rosso,
Freddo al sol, caldo alle più fredde brume.
Nel voler vostro è sol la voglia mia,
I mie’ pensier nel vostro cor si fanno,
Nel vostro fiato son le mie parole.
Come luna da sè sol par ch’io sia;
Chè gli occhi nostri in ciel veder non sanno
Se non quel tanto che n’accende il sole.

Глава 5

Arse poetica

Во всей росписи Сикстинской капеллы часто встречаются орнаменты в виде дубовых листьев и желудей. Этим Микеланджело указывал на своего работодателя – папу Юлия II, который был родом из итальянского семейства Della Rovere, а «rovere» означает «дуб».


Герб семьи Della Rovere


Юлий II часто надоедал Микеланджело, который всегда старался работать в одиночку и без свидетелей. Вероятно, именно надоедливость папы послужила причиной того, что желуди на одной из фресок представляют собой связку пенисов.


Микеланджело, «Обнаженный юноша»


Подобную фигу в кармане можно найти у лучших мастеров слова. К примеру, одна из ранних песен Михаила Константиновича Щербакова заканчивается словами:

Вот уж где ты горевать перестанешь
И посмеешься над холодной Европой,
И упадешь ты на песок и не встанешь,
И всю жизнь так пролежишь кверху пузом…

Щербакову на одном из концертов прислали записку с вопросом, мол, что же у Вас там за нестыковка с рифмами. Михаил Константинович ответил, что песня была написана в те времена, когда приходилось считаться с цензурой, поэтому рифму нужно было заменить. «Я собирался написать», – сообщил Щербаков затихшему зрительному залу: «И посмеешься над холодным Союзом».


Александр Сергеевич Пушкин не чурался острого словца. Естественно, Пушкин мастерски пользовался игрой слов. К примеру, в «Сказке о царе Салтане» есть такие строки

Все кричат: «Лови, лови,
Да дави её, дави…
Вот ужо! постой немножко,
Погоди…» А князь в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море прилетел.

В этом отрывке два слова «ужо! постой» на слух воспринимаются фразой не из двух, а из трех слов… Подобная игра слов скрывается и в следующем отрывке, но уже в словах «ужо! пожди».

Караул! лови, лови,
Да дави его, дави…
Вот ужо! пожди немножко,
Погоди!..» А шмель в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море полетел.

Кстати, такую игру слов два века спустя повторит Блок в поэме «Двенадцать». У Блока красноармеец восклицает:

Утек, подлец! Ужо, постой,
Расправлюсь завтра я с тобой!

Второй раз подобным приёмом Пушкин воспользовался в «Евгении Онегине». Пушкиновед Андрей Чернов заметил, что в строчках

Я всех уйму с моим народом, —
Наш царь в конгрессе говорил,

порядок слов в первой строке выглядит странным. Ученый понял шуточку Пушкина, только когда произнес вслух слова «всех уйму».


Ещё одна пушкинская грубоватая шутка осталась неопубликована.

Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.

У Пушкина в черновике на месте слова «ямб» ничего нет. Пустое место. Пробел. На первый взгляд, непонятно – а что еще можно противопоставить хорею?! Но кто-то сообразительный выдвинул занятную гипотезу: Пушкин собирался написать «Не мог он хера от хорея, Как мы ни бились, отличить». И звучит эта аллитерация красиво, и шуточка в духе Александра Сергеевича. Но гипотезе нужны подтверждения…