Неподалеку от аустерии высилась «триумфальная пирамида», на которой в торжественные дни устанавливали транспаранты[3]. Освещенные огнями фейерверка, они превращались в ярко расцвеченные картины. Возле Троицкой площади находилась и торговая гавань. В первые годы жизни Петербурга эта площадь была городским центром: здесь происходили торжественные церемонии, праздники, маскарады, здесь казнили важнейших преступников.

Кроме русских переселенцев значительную часть населения Петербурга составляли иностранцы. По указам Петра российские дипломаты в Европе приглашали и нанимали на службу мастеров различных профессий, архитекторов, художников, военных. Положение иностранцев, приехавших в Россию, коренным образом отличалось от положения русских всех сословий – «исконных рабов» царя. Они получали хорошее жалованье, многие привилегии, пользовались царским покровительством.

В Петербург съезжались люди разных национальностей, многие из них остались в России навсегда, породнившись с русским дворянством. Благодаря А. С. Пушкину мы помним об одном из таких экзотических пришельцев – о крестнике Петра А. П. Ганнибале. Однако «изо всех иностранных здесь жительствующих народов немцы суть многочисленнейшие… Преимущества, дарованные Петром Великим и наследниками его всем иностранцам, привлекали их в Санкт-Петербург; ибо всякий, кроме беспрепятственного исправления богослужения по собственному его закону веры, пользуется свободою своим искусством, ремеслом, художеством или иным честным образом приобретать себе стяжания и потом имеет право с имением возвращаться куда ему угодно», – писал И. Г. Георги.

Царь охотно встречался и беседовал с иностранными мастерами, как со всеми, у кого считал полезным учиться. Шотландец П. Г. Брюс, капитан русской армии, вспоминал, что во время приемов и ассамблей Петр поддерживал беседу «соответственно профессиям и занятиям присутствующих, особенно с капитанами иностранных торговых судов, очень подробно вникая в существо их торговли. Я видел, что голландские шкиперы держались с ним весьма вольно, называли его не иначе, как „шкипер Петер“, чем царь был очень доволен. Между тем он хорошо использовал получаемые от шкиперов сведения, постоянно занося их в свою записную книжку». О своеобразном демократизме царя писал в «Истории Петра» А. С. Пушкин: «Когда народ встречался с царем, то по древнему обычаю падал перед ним на колени. Петр Великий в Петербурге, коего грязные и болотистые улицы не были вымощены, запретил коленопреклонение, а как народ его не слушался, то Петр Великий запретил уже сие под жестким указом, дабы народ ради его не марался в грязи».

Царь не был бездумным приверженцем всего, что приходило с Запада. Характерен случай, описанный одним из приближенных Петра А. К. Нартовым: в Петербург прибыла труппа иностранцев – плясунов и акробатов. По этому поводу царь строго отчитал обер-полицмейстера А. М. Девьера: «Здесь надобны художники, а не фигляры: Петербург не Париж. Пришельцам-шатунам сорить деньгами грех».

«Художниками», первыми архитекторами Петербурга, были итальянец Доменико Трезини, француз Жан-Батист Леблон и другие замечательные европейские мастера. Основателю города хотелось, чтобы новая столица России ни в чем не уступала европейским городам и походила на них. Художник А. Н. Бенуа, знаток и ценитель Петербурга, писал в статье «Живописный Петербург»: «Только намерение было сделать из Петербурга что-то голландское, а вышло свое, особенное, ровно ничего не имеющее с Амстердамом или Гаагой. Там узенькие особнячки, аккуратненькие, узенькие набережные, кривые улицы, кирпичные фасады, огромные окна… здесь – широко расплывшиеся, невысокие хоромы, огромная река с широкими берегами, прямые по линейке перспективы, штукатурка и небольшие оконца».