– Давайте зайдем туда, Элизабет.

Когда они поднимались по лестнице, ведущей на второй этаж, рука молодой женщины подрагивала в руке мужа. Все лампы в коридоре были зажжены. Они дошли до спальни и остановились.

Широкая и высокая дверь спальни была устроена в толстой стене, а расположенную над ней перекладину портала украшал позолоченный барельеф.

– Откройте, Поль, – сказала Элизабет. Голос ее дрожал.

Она протянула ему ключ. Он повернул ключ в замке и взялся за дверную ручку. Но внезапно она вцепилась в руку мужа.

– Поль, подождите секунду… Для меня это такое потрясение! Подумайте только, я впервые в жизни окажусь перед изображением моей матери… а вы будете рядом со мной… любимый мой… У меня такое чувство, словно я вновь становлюсь маленькой девочкой.

– Да, маленькой девочкой, – сказал он, прижимая ее к себе. – А еще вы становитесь взрослой женщиной…

В объятиях мужа Элизабет успокоилась и прошептала:

– Все, дорогой мой, заходим.

Он толкнул дверь, потом вернулся в коридор, снял со стены одну из ламп, зашел в комнату и поставил лампу на небольшой круглый столик.

Элизабет уже успела пересечь комнату и стояла перед портретом.

Лицо матери оставалось неосвещенным. Элизабет взяла лампу и направила свет на портрет.

– Поль, до чего она красива!

Он приблизился и взглянул на портрет. Элизабет почувствовала, что силы оставляют ее, и опустилась на колени. Поль, молча, стоял рядом с ней. Через некоторое время она взглянула на него и поразилась.

Он стоял совершенно неподвижно, бледный, с широко раскрытыми глазами. Казалось, что его посетило ужасающее видение.

– Поль! – воскликнула она, – что с вами происходит?

Поль, не отрывая взгляда от портрета графини Эрмины, стал пятиться к двери. Его качало, словно он был пьян. При этом он, не переставая, колотил руками по воздуху.

– Эта женщина… эта женщина… – бормотал он хриплым голосом.

– Поль! – закричала Элизабет, – что ты хочешь сказать?

– Эта женщина… Это та самая, что убила моего отца.

После того, как Поль произнес эти страшные слова, повисла гнетущая тишина. Элизабет неподвижно стояла рядом с мужем и пыталась понять сказанное им. Смысл услышанного еще долго оставался ей непонятным, но постепенно значение слов, произнесенных мужем, стало доходить до Элизабет, и она ощутила нарастающую боль, словно на ее теле раскрылись глубокие раны.

Она шагнула вперед и, глядя ему прямо в глаза, проговорила очень четко, но так тихо, что он едва расслышал:

– Что ты сказал, Поль? Это чудовищно…

Он в тон ей откликнулся:

– Да, я сказал чудовищную вещь. Я и сам пока в это не верю… не хочу верить…

– Значит… ты ошибся, ведь так? Ты ошибся… признайся…

Она умоляла его с таким отчаянием в голосе, словно хотела разжалобить.

Он взглянул поверх плеча жены, вновь впился взглядом в проклятый портрет и содрогнулся.

– Да, это она, – твердо сказал он, сжимая кулаки. – Это она… я узнаю ее… это она убила…

Элизабет от возмущения даже подскочила на месте. Она ударила себя в грудь и закричала:

– Это моя мать! Моя мать могла кого-то убить?.. Та, которую мой отец обожал и обожает по-прежнему!.. Моя мать, которая качала меня в колыбели и целовала меня! Да, я забыла ее, но я помню ее ласки и ее поцелуи. И она могла кого-то убить?

– Да, это она.

– Ах, Поль, то, что вы говорите, подло! Как вы можете утверждать такое, ведь с момента преступления прошло слишком много времени? Вы были ребенком, а ту женщину видели лишь в течение нескольких минут!..

– Я видел ее гораздо дольше, чем вы думаете, – с нажимом воскликнул Поль. – С того момента, когда было совершено преступление, ее образ ни на минуту не покидал меня. Бывало, что я старался избавиться от него, как стремятся избавиться от навязчивого кошмара. Но мне это не удавалось. Вот он, этот образ, я вижу его на стене. Это так же точно, как то, что я существую. Я узнаю его так же, как узнал бы ваш образ даже через двадцать лет. Это она!.. Смотрите, да посмотрите же на ее корсаж! Вы видите эту брошь, обвитую золотой змеей?.. Это камея! Ведь я говорил вам о ней! А глаза змеи… они рубиновые! И эта черная кружевная шаль на плечах! Это она! Это та самая женщина, которую я тогда видел!