– Слушайте, вы! – заорал он так, что голос его эхом разнесся по квартире. – Если еще этот Женька хотя бы один только раз чем-нибудь там обожжется или пойдет ко мне в комнату искать туалет, пеняйте на себя! Обоих на улицу выгоню!

– Мы больше не будем, папа, – смущенно промямлил Олег.

– И в туалет никакой мне не надо, – подхватил Женька.

– Ах, значит, тебе не надо! – пуще прежнего разъярился Беляев-старший. – Это ты, значит, меня нарочно поднял, чтобы я завтра работать весь день не смог!

– Да я не хотел, – оправдывался долговязый мальчик.

Но на Беляева-старшего уже никакие аргументы не действовали. Он разразился громкой тирадой. Суть ее, если убрать множество восклицаний и бурных эмоций, сводилась к тому, что он, Борис Олегович, целыми днями ломается в своей фирме и даже не отдыхал этим летом, в отличие от своей жены и лоботряса-сына, которые целый месяц прохлаждались на берегу моря, и вот, в благодарность за все труды, ему подкидывают в квартиру малолетнего психа, который принимает его спальню за сортир и будит среди ночи. И в связи с этим он, Борис Олегович, считает своим долгом предупредить, что столь хамского обращения с собой в собственном доме он не допустит.

– Или все вылетите отсюда вон! – завершил мощным аккордом свое выступление папа Олега.

Сцена разворачивалась в передней, где на стене висела массивная вешалка с зеркалом. Борис Олегович все это время картинно держался левой рукой за один из крючков для шапок. Произнося последнюю реплику, он от избытка чувств с силой рванул крючок на себя.

– И вообще… – хотел еще что-то добавить он.

Тут где-то щелкнуло, зашуршало, и вешалка всей своей мощью обрушилась на Беляева-старшего. Мальчики в ужасе завопили.

– Боря! – вылетела стремглав в коридор Нина Ивановна. – Не смей бить детей!

– Он нас не бьет, – справедливости ради заметил Женька.

– Папа! – склонился Олег над поверженной вешалкой.

– Где он? – уже зажгла свет в передней мама.

– Там, – пробормотал Женька.

В свете лампы размер бедствия предстал совершенно явственно. Проход перегораживала вешалка, на ней валялись куски штукатурки.

– Говорила же, что на таких тонких дюбелях не удержится, – вспомнила давний спор с мужем Нина Ивановна. – Где отец?

– Там и есть, – услужливо пояснил Женька. – На него как раз все и упало.

– Боренька! – дошла суть происходящего до Нины Ивановны.

Олег в это время пытался поднять тяжелую вешалку.

– Помогите же кто-нибудь! – крикнул он.

– Поскорее нельзя? – раздалось из-под вешалки. – Мне тут больно.

– Ну, слава богу, цел! – воскликнула радостно Нина Ивановна.

– Я лично в этом пока еще не уверен, – невесело отвечал из-под вешалки Борис Олегович.

Вешалку подняли. Борис Олегович, потирая спину, встал на ноги.

– Хорошенькая ночка, – с тоской проговорил он. – Настоящий заряд бодрости на весь следующий день.

– Болит где-нибудь? – заботливо посмотрела на мужа Нина Ивановна.

– Лучше спросила бы, где не болит, – мрачно ответил тот.

Однако после приключения с вешалкой приступ гнева у него сменился апатией. Продолжая растирать спину и плечи, он направил стопы на кухню.

– Так, – обреченно выдохнул он, взглянув на стенные часы. – Уже три.

– Выпей валокордина, – посоветовала жена. – Хоть немного перед работой поспишь.

– Правильно. Выпейте, Борис Олегович, – подхватил Женька. – Мой отец тоже всегда валокордин принимает, когда нервничает.

– Твоему отцу вообще явно место в раю приготовлено за то, что он тебя терпит, – щедро набухав в рюмку валокордина, ответил Борис Олегович.

– Я больше не буду, – совсем засмущался Женька.

– Будешь, – мстительно отозвался Борис Олегович. – Вешалку завтра с утра приделаешь.