Мантлинг тяжело вздохнул:

– Так ты думаешь, что есть опасность?

– Я бы выслушал мнение Гонта. Но не беспокойся, – сэр Джордж с некоторым раздражением махнул рукой, – отступать я не намерен. Кстати, у комнаты есть какое-то название?

– Название?

– В больших домах комнатам обычно дают какое-то название, чтобы отличить одну от другой, – довольно путано объяснил Джордж. – Зная, как в доме называют комнату, становится ясно, с чем она ассоциируется и можем ли мы получить ключик к понимаю того, что с ней не так…

– Ее называют Вдовьей комнатой. Ну, помогло? Будь я проклят, если знаю почему. Разве что из-за ее смертоносного воздействия.

– Почему ты не говоришь правду? – раздался вдруг тихий голос. – Ты же все прекрасно знаешь.

Расстеленные в доме ковры приглушали шаги, так что кто угодно мог подойти сзади и его никто не услышал бы. Мантлинг, очевидно, привык к этому, потому что даже не пошевелился и лишь заморгал покрасневшими веками. Но Терлейн вздрогнул от неожиданности.

В дверном проеме стояла худощавая женщина с высоко поднятыми плечами. Определить ее возраст Терлейн затруднился бы, как, вероятно, и каждый, кто видел ее впервые. Ей можно было дать как на десять лет больше ее нынешних пятидесяти, так и на десять меньше. Тонкое, вытянутое лицо не было, однако, ни худым, ни угловатым. Как и у Мантлинга, нос у нее был с высокой горбинкой, но губы насмешливые; волосы были коротко подстрижены и отливали серебром. Терлейн подумал, что ее можно было бы назвать красивой или, по крайней мере, привлекательной, если бы не одна деталь. Ей бы стоило закрыть глаза. Они были бледно-голубыми, такими блеклыми, что радужка сливалась с белком, и возникало неприятное ощущение, что на вас в упор смотрит слепой. Голос у нее был мелодичный, даже слишком мелодичный, как у радиоведущей.

– Раз уж мы пригласили гостей, – продолжила она и приветливо кивнула Терлейну, – давай хотя бы будем с ними откровенны. Доктор Терлейн, не так ли? – Она подошла к нему и протянула руку – Ваше имя назвал мне Шортер. Я – Изабель Бриксгем. Покойный лорд Мантлинг был моим братом. Рада принять вас в моем… нашем доме. Добрый вечер, сэр Джордж.

– Любезная хозяйка, – хохотнул Мантлинг, и его широкая грудь как будто стала еще шире. – Ладно. Что вы хотите, Изабель?

Пропустив вопрос мимо ушей, она обернулась.

– Позвольте представить – мистер Бендер, наш очень хороший друг.

Впоследствии (хотя, возможно, это была всего лишь arrière-pensée[1], которая ничего не значила) Терлейн всегда говорил, что именно тогда, в первый раз увидев Бендера, он явственно почувствовал ужас предстоящего и ощутил дыхание смерти. Объяснить этого он не мог. Во внешности самого Бендера не было ничего зловещего, ничего, что могло бы предвещать грядущую беду. Довольно бесцветный, он все же скорее располагал к себе, чем отталкивал. Невысокого роста, аккуратный, с редеющими волосами и серьезным спокойным лицом, в чертах которого угадывался острый ум. При этом в нем ощущалась нервозность или даже не нервозность, а какое-то недовольство или давняя обида. Он определенно чувствовал себя не в своей тарелке: катал языком по щеке и вымученно улыбался, руки его слегка дрожали.

Возможно, на воображение Терлейна подействовала едва заметная выпуклость пиджака в том месте, где был внутренний карман. Он решил, не оружие ли это, но потом заметил, что выпуклость слишком плоская. Фляжка? Для смелости? Нет, для фляжки мала. Да и вообще, что за мысли?

– Мы с мистером Бендером знакомы, – сказал сэр Джордж, окинув его внимательным взглядом. – Вид у вас усталый. Много работы сегодня?