Цыпа: «И чё? Выражаю женскую солидарность. Авдеев – козёл»

Ерохин: «Жилеть надо не Олю, а его. Дебил»

Ира Кривонос: «жАлеть. Проверочное слово жАлость»

Крис: «БЛИИИИИИН! ОФИГЕЕЕЕТЬ! Я ток что увидела этот трындец в другой группе. Миронова, прими мои соболезнования (грустные смайлы и разбитое сердце)»

Где-то тут я удаляюсь из группы. Не потому что обижаюсь на ребят, а потому что просто не хочу видеть эти сообщения.

Жалость – точно не то чувство, которое мне нужно. Да и в женской солидарности я как-то особо не нуждаюсь...

*********

Выбрав траекторию, бью ногой по мячу.

Ерохин снова пропускает. Лупит по деревянному полу спортзала руками и выдаёт пару-тройку забористых ругательств.

– Семь два. Ееее! Мы выиграли! Разнесли фактически! – орёт Борька.

– Только потому что за вас играла Миронова, – недовольная итогом игры Семакина сдувает прядь волос со лба.

– Да, наш Роналду сегодня в ударе.

– Красавчик, Оль, – отбиваем с мальчишками друг другу пять.

– Через три минуты звонок. Дуйте переодеваться, – громко объявляет физрук.

– О, ребят, Соколов вернулся, – Ритка показывает пальцем в сторону двери.

– Димон, ну чё там?

– Где Авдей?

– В медпункте зализывает раны.

– Почему вас так долго не было?

– А с Сенькой что?

– Директриса сильно вас песочила? – одноклассники тут же налетают на него с вопросами.

– Хреново всё, – выдаёт он «ёмко».

– Ну говори уже, давай! – психуя, торопит его Цыплакова.

– Одиннадцатый класс, вы чего там столпились? Я же сказал, чтобы шли переодеваться! – недовольно гаркает Евгений Александрович.

– Пошли, – девчонки тащат Соколова в раздевалку и уже там повторно припирают его к стенке.

– Колись, чё там было!

– Харэ душить меня, Семакина! – сбрасывает с себя её руки. – Короче, предков Бриж вызвали. Пришла матушка. С бодуна конкретного.

– Соколов, – выразительно на него смотрю.

– Ну… Мне так показалось, – исправляется он, встретившись со мной взглядом.

– И?

– Я подслушал маленько…

– Да рассказывай уже! – галдят ребята.

– Тшшш!

– Плохи дела, – продолжает говорить загадками.

– Выражайся конкретнее, Соколов, иначе я тебе наваляю! – Семакина угрожающе сдвигает брови к переносице.

– Давай-давай. И вышвырнут тебя, как Сеньку.

– Чего?

– Того. Выгоняют её. Теперь уже точно.

У меня от этой новости сердце замирает, переставая стучать.

– Экзамены через четыре месяца, зачем исключать? – расстроенно бормочет Боря.

– Пугают может? – предполагает Семакина.

– Ни фига. – Дима отрицательно качает головой. – Личное дело, вроде как, готовят к выдаче. Классухе нашей поручили.

Нет-нет-нет!

– Оль, ты куда? – кричит мне кто-то в спину.

– Миронова!

Не отзываясь, поднимаюсь по ступенькам. Пересекаю спортзал и выхожу в коридор как есть, одетая в мальчишескую футбольную форму.

Не должны Сеньку выгонять из школы! Не имеют права! Как же так?

Звонок звенит как раз тогда, когда я добираюсь до административного крыла. Делаю вдох-выдох и стучу кулаком по двери.

– Войдите, – командует директриса.

– Здравствуйте, Елена Моисеевна, – смело вхожу к ней в кабинет.

– Что за вид? – поджимает она губы и, вздёрнув бровь, смотрит на меня из-под очков с толстой оправой.

– У нас была физкультура.

– Ты по какому поводу пришла, Ольга? – осведомляется строго. – У меня экстренное совещание вот-вот начнётся, – убирает пудренницу в сумку и складывает ладони в замок.

– Ясно по какому, – закатывает глаза Степанцова, сидящая напротив Дубовской.

– Я по поводу Есении Бриж. Не выгоняйте её из школы. Пожалуйста.

– Так…

– Очень вас прошу. Мы подтянем её по учёбе, и вести она себя будет хорошо, – обещаю я, ощущая тугой ком, вставший в горле.

– Этот вопрос уже решён, – категорично объявляет директриса.