– О Баннике-то? – вопросом на вопрос отозвалась та. Задумчиво вздохнув, начала: – Ох, я ещё девчонкой была, – может, как вы теперь. Раз с подругами в святки решили погадать. Сговорились в полночь вместе к бане пробраться. Дверь настежь распахнули и по очереди подолы задирать стали, ждали, кого какой рукой Банник потрогает.

– И что? Потрогал? – прыснули со смеха девчонки.

– Других нет, а меня коснулся: рука ледяная, шершавая.

– В общественной бане гадать не станешь. В такой мороз подолы не задерёшь, обморозишься, – насупилась Лиля.

– Видать, приглянулась Баннику, изо всех девчонок одна я замуж вышла, – тётя Дуся с силой сжала губы, – остальных война проклятая забрала. Хорошо, что меня сюда на торфоразработки послали, хоть жива осталась.

– Да-а-а, мы все здесь приезжие, – отдалась воспоминаниям Ольга Борисовна. – Комбинат хорошо заботился о рабочих. В войну карточки были: моей тётке шестьсот граммов хлеба в день положено было, мне – двести пятьдесят. Ещё и талоны на дополнительное питание давали.

– Рыжова Евпраксия Ивановна – твоя тётка? А Никитина Александра Ивановна – мать? А кто первым на посёлок жить приехал? – поинтересовалась тётя Дуся.

– Да, они самые. Первыми в тридцать втором году приехали Константин Карпов с женой, мы его дядей Костей звали, а моя тётка чуть позже прибыла. Я к ней из деревни Гуреево Кубено-Озёрского района в сорок третьем приехала. В сорок шестом мама из колхоза с двумя ребятишками сбежала к нам, даже не забрав трудовую книжку. Голод в тот год был жуткий. Неурожай страшный. Мама рассказывала: «Человек идёт, идёт, упадёт, смотришь – мёртвый лежит. Хуже, чем в войну».

– Говорят, здесь пленные поляки жили?!

– Чего тебе поляки-то дались? Жили они в войну в старом бараке, но недолго, мне об этом тётка рассказывала, сама-то я их уже не застала. Посёлок наш не бомбили, немецкие самолёты только до Сокола долетали, хотели разрушить мост через Сухону.

– Ой, пора мне! – Женщина встала, прошла в тамбур, распахнув широко дверь, исчезла в белом морозном мареве.

Девчонки молча, с интересом слушали разговор взрослых. Как только тётя Дуся ушла, они сразу же умчались в раздевалку.

– Вот ключ, запритесь изнутри от греха подальше. Я в прачечной, пока моетесь, бельё прополощу, и вместе домой пойдём.

Лиля взяла у матери ключ, заперла дверь. И, быстренько скинув в раздевалке одежду, прошмыгнула в парилку, плеснула из ковшика воду на раскалённые камни и уселась рядом с подругами.

– Интересно, как выглядит Банник? – рассуждала мечтательная Надя.

– Знаете, а тётя Дуся не рассказала нам о Баннике, которого её муж Петруша видел в этом углу… – Лиля показала рукой под лестницу.

– Откуда знаешь? – сощурила смеющиеся глазки Валя.

Лиля загадочно улыбнулась, прикрыла указательным пальцем рот, будто мать могла её услышать, и вполголоса продолжила:

– Ш-ш-ш… Я подслушала, когда мама с соседкой разговаривала. Оказывается, тот Петруша как-то раз в баню пришёл, когда уже никого из мужиков не осталось. Ни о чём не думая, решил погреться в парилке. И то ли заснул, то и вправду увидел, как Банник недовольно фыркает. Тогда он резво выбежал в раздевалку, сгрёб бельё в охапку и мимо мамы, как ошпаренный, пронёсся, ни слова не сказав. Она лишь на другой день от мужиков обо всём узнала.

– Какой он – Банник? Как выглядит? – ткнула подругу в бок Надя.

– Петруша мужикам рассказывал, будто видел маленького старичка с длинными белыми кудрявыми волосами, покрытого лишь листьями от веника, – подытожила Лиля.

– Да, может, ему сон приснился, а он – Банник, Банник, – махнула рукой Оля.

– А где он живёт? В бане?! – любопытничала Валя.