Мне почти сорок два, у меня счастливый брак. Двое детей. Мы живём в университетском городке в Южной Калифорнии, у мужа в местном университете постоянное место профессора на кафедре метеорологии, я работаю ассистентом на кафедре иностранных языков и литературы. Преподаю русскую литературу в контексте мировой культуры. И хотя я уехала из Советского Союза почти тридцать лет назад, мои корни по-прежнему значат для меня очень много. Когда меня спрашивают, откуда я родом, с гордостью отвечаю – из Ленинграда.

Мне было пятнадцать, когда родители против моей воли увезли меня в Нью-Йорк. Это «против воли» приводит в замешательство большинство моих американских друзей. Они просят растолковать. Но как? Ведь каждый вкладывает в воспоминания о доме что-то своё. Я делаю попытку поделиться своими единственным доступным мне способом – рассказываю истории.

Представьте, что вы сидите на галёрке в театре; задолго до вашего появления на свет он был настоящим дворцом, но сейчас половина кресел разваливается, штукатурка облупилась, на балконных балюстрадах зияют дыры от вывалившихся балясин, а когда действие начинается, занавес застревает. Выходит рабочий в синем комбинезоне, дёргает его и открывает сцену. Вам пятнадцать, слева от вас сидит подруга, с которой вы знакомы с десяти лет, справа другая – с ней вы дружите с шести. Поход в оперу – школьное мероприятие. На сцене сопрано признаётся в любви к баритону. Она в своей комнате, сконструированной по самым что ни на есть подлинным эскизам XIX века, только без четвёртой стены. Она пишет ему письмо, где описывает свою страсть, она мечется, не в силах понять, что уготовила ей судьба: благословение или проклятье. Она сознаёт, что, открывая сердце, преступает все границы приличий, и умоляет отнестись к её исповеди с пониманием. Вы прекрасно знаете, что кончится всё это плачевно, и всё же на мгновение музыка захватывает вас и наполняет надеждой.

В полном отчаянии она бросает перо на стол – и… стол падает. Вся спальня с треском и шиком медленно рушится на сцену – чудом не на певицу. Пыль столбом! Сопрано невозмутимо продолжает петь, признаваясь баритону, как бесконечно она ему доверяет.

На галёрке ваша подруга слева заходится от смеха, да так, что кресло под ней подкашивается и она грохается вместе с ним на пол – снова шум и новый взрыв смеха. Какая катастрофа! Какая удача! Опера уже настолько мертва, что буквально разваливается на части. И в тот же миг она превращается в сказочную фантасмагорию формального искусства, ибо голос сопрано, изо всех сил пытаясь передать нечто невыразимо важное этим сгрудившимся в темноте варварам-подросткам, воспаряет над руинами.

И представьте, даже тогда, в пятнадцать, я хорошо понимала, что радость, которую мы испытывали с подругами, была оборотной стороной кошмара, рождённого из зрелища деградации и распада. Звезда взрывается, империя рушится, огненный шар прожигает небо. Наблюдать такое событие – удача, которая может выпасть раз в жизни. Правда, она может обернуться пламенем, жаждущим пожрать всё, что тебя окружает, и навсегда опалить сердце. Шёл девяностый год. Забыть такое невозможно, предсказать, чем обернётся будущее, было нельзя.

Сегодня 9 июня 2017 года. Несколько дней назад по социальным сетям разошёлся мем, где люди вспоминали самые смешные эпизоды своей жизни, и я рассказала об этом ленинградском спектакле – хотела описать только комическую сторону, но для американских друзей, не знакомых ни с Пушкиным, ни с оперой, пришлось изобразить всю сцену в подробностях. Многие мои коллеги любят ругать социальные сети, я же охотно пользуюсь ими, чтобы поддерживать связь со старыми друзьями. Особенно актуально это стало в последние годы, когда мы с мужем переехали с Восточного побережья в задыхающийся от машин калифорнийский городок и оказались в плену дорожных пробок.