«Я предложил съездить ему (Ленину. – С.К.) в Главное артиллерийское управление посмотреть изобретенный одним большевиком, бывшим артиллеристом, аппарат, корректирующий стрельбу по аэропланам.
– А что я в этом понимаю? – спросил он, но поехал. В сумрачной комнате… собралось человек семь хмурых генералов, все седые, усатые старики, ученые люди… Изобретатель начал объяснять… Ленин послушал его минуты… три… и начал спрашивать изобретателя так же свободно, как будто экзаменовал его по вопросам политики…
Изобретатель и генералы оживленно объясняли ему, а на другой день изобретатель рассказывал мне:
– Я сообщил моим генералам, что вы придете с товарищем. Но умолчал, кто товарищ. Они не узнали Ильича, да, вероятно, и не могли себе представить, что он явится без шума, без помпы, охраны. Спрашивают: это техник, профессор? Ленин? Страшно удивились – как? Не похоже! И – позвольте! – откуда он знает наши премудрости? Он ставил вопросы как человек технически сведущий! Мистификация! – Кажется, так и не поверили, что у них был именно Ленин…»
Изобретателем, удивившим профессоров-артиллеристов, был, между прочим, Александр Михайлович Игнатьев (1879—1936). Большевик с 1903 года, он окончил Петербургский университет, после революции занимался изобретательской и научной работой, его самозатачивающийся резец был запатентован в США, Англии, Франции, Германии, Италии и Бельгии…
Итак, Ленин был государственным деятелем нового типа еще и потому, что не только хорошо понимал значение научно-технической базы для развития общества, но и умел видеть ключевые чисто специальные моменты, а также и поддержать «техников».
Сталин был его продолжателем и в этом, и продолжателем выдающимся. Он оказался и единственным из всех большевистских деятелей первого ряда с дореволюционным стажем, который приложил огромные усилия по самообразованию себя как технократа.
Его базовое образование было чисто гуманитарным, да еще и с теологическим уклоном – духовная семинария. Затем он рос как революционер-интеллектуал, занимаясь опять-таки социальными, а не техническими проблемами. И так было до революции, которую Сталин встретил 38-летним, так было и в первые годы после революции – во время Гражданской войны и сразу после нее, когда почти все время Сталина было занято политической борьбой с троцкизмом и разного рода другими оппозициями.
Тем не менее с началом технической реконструкции страны, с началом первых пятилеток, Сталин все более уверенно заявляет о себе как об универсальном руководителе, способном разбираться и в чисто технических вопросах на том уровне, на каком в них обязан разбираться компетентный деятель социалистического государства.
С металлургами, с геологами, со строителями и машиностроителями он говорит на их языке и не просто понимает их, но нередко видит проблему лучше многих профессионалов.
Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин и в этом отношении отличались от Сталина в глубоко худшую сторону. После 1917 года они оказались во главе огромной державы с огромным комплексным потенциалом, державы, перед которой стояли грандиозные задачи научно-технического и технологического развития. Но даже после этого Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин и те, кто к ним примыкал, исповедовали принципы подхода к специальным знаниям, мало отличающиеся от философии фонвизинского «недоросля» Митрофанушки, убежденного, что географию-де учить незачем, ибо извозчики и так куда надо довезут.
Бухарин мог часами обсуждать со своей женой Лариной тонкости художественной манеры Кнута Гамсуна…
А Сталин в это время осваивал учебник электротехники для монтеров. Хотя и в литературе разбирался – в той мере, в какой это требуется компетентному государственному лидеру.