Однако с Кэтрин совсем другая история. Размышляя об этом, он спустился на первый этаж и подошел к дверям главной библиотеки. В глубине комнаты он заметил одинокую фигуру у дальнего окна. Женщина смотрела на дождь за стеклом и выглядела так, словно собиралась побороться за титул мисс Одиночество.

Лука не был удивлен, что в последние дни почти все издания писали о Святой Кейт – так ее прозвали за страдания и скорбь, в которые она погрузилась после кончины старшего Кастелли. Она так убедительно играла роль наивной, потерянной, раненной в самое сердце молодой вдовы, что Лука не раз задумывался о том, что ей было лучше посвятить себя сцене.

При всем этом он не мог понять, почему, стоит ему приблизиться к этой женщине, как внутри все напряженно замирает, а внешняя оболочка становится такой чувствительной? Внезапно появляется неуместное желание прикоснуться к ее коже и проверить, такая ли она гладкая, какой выглядит. Подобные чувства казались ему непозволительными и очень странными, для них сейчас не время и не место, особенно учитывая тот факт, что перед ним жена его отца и подчиненная, чью отвратительную натуру ему еще предстоит досконально узнать за время работы в одном офисе в Риме.

Он внимательно вглядывался в женщину, стоящую в окружении огромных стеллажей с книгами, словно пытался сделать так, чтобы все это исчезло. А еще лучше – заставить ее исчезнуть.

Помимо карьеры отец Луки немало преуспел в брачных делах, у него был талант находить и брать в жены женщин, которые милостиво позволяли ему выступить в роли спасителя, чем умело пользовались. В этом ему не было равных. Времени на первую жену, которую он отправил с глаз подальше в психиатрическую лечебницу, а потом горько оплакивал, и детей Джанни не хватало. Что же касается вереницы любовниц, для них он всегда был свободен и готов исполнять роль бога-спасителя. Потому Лука не был удивлен, когда после развода с пятой женой отец пожелал вернуться в Италию, прихватив с собой шестую супругу.

– Появилась следующая невеста, – сообщил ему Рафаэль, едва Лука переступил порог дома в Доломитах ясным зимним утром два года назад.

Лука смотрел на брата во все глаза. Что он мог на это сказать?

– Она хоть совершеннолетняя?

– Почти, – фыркнул Рафаэль.

– Ей двадцать три, – произнесла Лили, положив руку на огромный живот, из которого вскоре появился Ренцо, и оглядела братьев. – Почти ребенок, – с укоризной добавила она. – Кстати, очень хорошенькая.

– Разумеется, хорошенькая, – усмехнулся Рафаэль. – Это ведь часть ее работы.

Лука представлял себе очередную мачеху ангелоподобным белокурым существом, купающимся в обожании отца, крепнущем, несмотря на то что супруга предпочитала проводить время, болтая по сотовому телефону – когда была одна – и критикуя бестолковых сыновей мужа – когда он был рядом. Например, Коринне – модели, демонстрирующей купальники, – было девятнадцать, когда она вышла замуж за Джанни. Однако войдя тогда в библиотеку, где его ждали отец и Арло, вместо клона Коринны, чьи достоинства были в основном искусственными, он увидел Кэтрин.

Ему подумалось, что эта женщина оказалась здесь по ошибке. Он остановился как вкопанный, сраженный ее милой и по-британски вежливой улыбкой. Молча смотрел на нее, не двигаясь с места, до тех пор, пока губы ее не превратились в тонкую линию.

Что она здесь делает? Здесь, около одряхлевшего отца, сидящего в кресле у камина, сложив на коленях руки с узловатыми пальцами – следствие многолетнего артрита. Она не заламывала руки, изображая наивную школьницу, и не бросала на Луку кокетливые взгляды, как делали остальные мачехи.