шкафы перетряхивала и крутила лампочки
путала место определения тапочки
к семи собралась причесала нутро косматое
а как рассвело гремела в хлеву лопатами
гуляла собак рисовала по-новой стертое
но что-то пошло не так…
сцуко
я же мёртвая.
Заноза
мне дверь пора захлопнуть за собой,
но нет ее, не вырваться из круга,
мне одиночество – надежная подруга,
я так устала и хочу домой.
забросить в топку прошлую себя,
смотреть на голубую панихиду,
ногтем прижать душевную хламиду
и никогда не вспоминать тебя.
да, больно с корнем выдирать нутро,
без антидепрессантов и наркоза,
и понимать, что в заднице заноза -
есть я сама, ни кто-нибудь никто.
ткань отомрет, обдует шелуху,
распишется отчаяние рубцами,
глаза закрою, чикну ножницами,
уху сварганю, подкую блоху,
и буду жить, не думать ни о чем,
и в соснах трех позволю заблудиться
тому, что раньше где-то было птицей,
по ветру хвост и морду кирпичом.
а ночь нагрянет – упаду ничком,
лицом зароюсь в листьях прошлогодних,
мне будет сниться завтра и сегодня,
как дурочка дружила с дурачком.
Выхожу за какой-нибудь мелочью
Выхожу за какой-нибудь мелочью
Забываю зачем через пять минут
Я за дверь а мороз змеем в щелочку
И сидит ну и пусть значит ждут
* * *
Подостывшие к вечеру трупики
под кровать мной запинанных снов
где-то там между этими хлюпиками
запылилась издохла любовь
я ее достаю куцым веником
и как дохлую крысу ногой
я боюсь их до оп*здинения
а она оказалась живой
еле дышит черна и уродлива
выбит глаз запеклась на губе
кровь ? варенье из черной смородины?
юшка красная по бороде
я перчатки одела из латекса
морду в сторону мечусь за хвост
двумя пальцами как же мне пакостно
на кровати лютует мороз
а любовь мне в глаза очень жалостно
(я глаза от нее отвожу)
заползла под кровать и там сжалась вся:
«не убий я тебе пригожусь»
А был ли мальчик
а был ли мальчик
или два прихлопа,
притопа два
и пыль до потолка,
кольцо на пальчик,
искренность холопа,
и нет и да,
двусмыслие полка,
читаемое станет очевидным,
под свежею мазней старинный холст,
и лошади, в санях тулуп овчинный,
и хлыст, и в ледяных горошках ворс,
полозья оставляют след двузначный,
растает снег, поставят колесо,
а все-таки, скажите, был ли мальчик,
а может девочка здесь вовсе ни причем,
стоят скульптуры дряхлые в аллеях,
облуплен нос, поломано весло,
и ни о чем на свете не жалеют,
им повезло, а вам – не повезло
Джин и бутерброд
Вот и все.
Мне нечего сказать.
Твой ответ – пробелы и молчание.
Дни – чужие, ночи – одичалые.
В минус сорок даже снегопад
Не рискует выползти из дома.
Кобели пометили луну.
Солнцу оперируют саркому.
Рты плюют тягучую слюну.
У лопат надорванные спины,
Волдыри набухли фонарей,
Ночи не хватает керосина.
Чешуей сверкают карасей,
За капроном вымерзших колготок,
Выпавшие искры чьих-то глаз.
Как неограненный самородок,
Выставила лампа напоказ
Тонкое вольфрамовое сердце,
Или это – кровеносный круг.
Рвет огонь из внутренностей дверцы
Самопальной печки, за испуг
Саечку ехидно ставит ветер,
Режут подкидного дурака.
Свёкла в забродившем винегрете -
Сморщенная у соска рука
Левого выслушивает ритмы,
Удержать пытается удар.
Алкоголь меняет алгорифмы,
Перегара жжёт репертуар.
Дышать – не дышать
Я зиму грею выдохом и телом
Сгребаю снег тащу в ведре домой
Ну почему так много в белом-белом
Того, что называется водой
Зима ко мне как я к железной ручке
Рванешь и с мясом прямо до костей
Мы с ней на жесткой сцепке сук на случке
В тепле исчезнем обе. Лед горстей
Вчерашних мотыльков закрыл вкрапленья
Нам рук не разомкнуть не сделать шаг
Зима моя давай простимся с тенью
Пока могу дышать и не дышать
Кракозябра
Разглядываю во сне и так и эдак