Отряд пустился дальше в путь.

«В Иерушалàим! Но я в тюрьму не собирался. Наверное, там разберутся и отпустят. Ни в чём я не виновен. Меня отпустят. Бог свидетель.»

Иешуа хотел ещё задать вопросы всаднику, но так трясло и било в живот, и стук копыт так громыхал в ушах, что говорить не получалось. Повиснув вниз головой, Иешуа потерял сознание…

В тени деревьев был родник. Солдаты стащили пленника с лошади у самой воды, обрызгали прохладой и оставили связанным лежать в тени. Иешуа постепенно приходил в сознание, но был совершенно обессилен. Рядом сидел на камне командир стражников. Он, поглядывая на Иешуа, что-то ел и запивал водой.

«Где я?.. Сколько же времени прошло?..» – с вопросами очнулся Иешуа. Сквозь звон в ушах стал слышим голос офицера:

– Всё мало вам, бездельники и бездари! – жуя свою еду, неспешно с паузами говорил офицер. – Что ж вы так на чужое падки? По виду ты не выброшенный из семьи, холёный, вскормленный. Что заставило тебя отнимать чужое? Зачем было старушку убивать? Теперь тебя распнут. Я бы сам тебя казнил! У меня у самого старушка мать. Если бы это было с ней, тебя бы лично я пытал.

– Господин… в Тиберии в последний раз с друзьями…

– С друзьями, говоришь? Вот-вот! Тебя об этом на допросе спросят. Там, как на исповеди, всё расскажешь. Раввина, правда, там не будет, но кошерный завтрак перед распятием получишь.

– В последний раз с Друзьями… – вновь попытался что-то рассказать Иешуа.

Вдруг за кустами раздались крики стражников:

– Вот он!

– Держи его! Вяжи чёрта!

– Ай! Больно! Гады!

– Здòрово! Ещё один! Наверное, подельник.

Командир вскочил и побежал на крики.

– Я не подельник! Я один! Я ничего не совершал! Развяжите меня! – раздался громкий крик парня и возгласы борьбы. Его, наверное, били при задержании, потому что он всё время страшно вскрикивал при глухих ударах. Связанным притащили его волоком за ноги к роднику. Это был такой же парень, как Иешуа. Отчаянно он выл, ругался и шипел, всем телом бился и брыкàлся, как рыба на сковородке. Глаза метались в ненависти к окружению. Попытки освободиться от верёвок были только мукой. Подошёл командир с двумя вещевыми мешками.

– Чей это мешок?

– Это мой мешок, – прямо и просто ответил Иешуа.

– А этот чей?

Ответа не было.

– Открыть мешки, – скомандовал командир.

В мешке Иешуа оказался почти пустой кувшинчик с водой и остаток лепёшки. Потом был извлечён маленький свиток папируса.

– Что это – командир протянул свиток к лицу лежащего и связанного Иешуа.

– Десять заповедей от Моше и молитва. Писано моей рукой – ответил Иешуа, не глядя на свиток, но глядя офицеру в глаза.

Командир развернул свиток и пробежался глазами по тексту.

– Верно, заповеди и молитва. Помарки есть, но ни одной ошибки. Закончил ли ты школу?

– Мне этой школы мало. Хочу учиться в высшей школе при Храме.

– Ого! Какой запрос! Сперва докажешь на допросе, что невиновен.

– Я на допросе то же самое скажу. В Тиберии я был в последний раз год назад с друзьями, соучениками. Мы брали свитки и учились. А ты, командир, мучаешься по ночам от боли в животе. Днём страдаешь от голода и часто вынужден есть.

– А это ты откуда… А что мне делать? Ничего не помогает! – пожал беспомощно плечами командир. Вдруг спохватился и грозно скомандовал:

– Что во втором мешке?

Во втором мешке обнаружен был сосуд из синего стекла в золотой плетёной оболочке. В руках стражника сосуд восточной формы сверкнул золотом в солнечном луче, пробившемся сквозь сень листвы, как будто Солнце тоже захотело видеть краем глаза. Так был прекрасен сине-золотой сосуд. Извлекли и нож, он был испачкан засохшей кровью, хотя было видно, что кровь пытались смыть. Один из стражников доложил: