– Вы красный агитатор! – выкрикнул Акчурин.

– Я не красный агитатор, я не стою грудью за большевиков. Я за Россию. Убежден, что из сегодняшней кутерьмы только Сталин способен вывести страну и победить в этой войне. Только он способен сохранить Россию для русских.

– Похоже вы совсем недавно оказались в Европе. Даже меня заразили своим духом победы. А у нас тут раздвоение: одни за немцев, как за избавителей от большевиков; другие за Россию, за победу над фашистами.

– Вы за кого?

– Я за Россию, но сомневаюсь, что страна выдержит.

– Даже не сомневайтесь. Народ сплотился и непременно победит!

– А вы, как же вы оказались между теми и другими? – язвительно спросил полковник.

– Я сопроводил за линию фронта одного человека, думал обернусь, но вышло худо. Наступление обрезало обратный путь, и я оказался на оккупированной территории. Прошел у немцев фильтрацию, работал на стройке, а тут потребовался в Красный крест человек не замазанный участием в Гражданской войне и не сотрудничающий ни с одной из сторон. Так я оказался в Швейцарии, – в голове Иволгина пронеслось, что он порет какую-то чушь.

– Оказались в Швейцарии после вербовки вас немцами, – добавил Акчурин.

– После договоренности с ними, что я в любое время буду готов выполнять их задания, но пока таковых не поступало.

– Значит, пока вы за Россию, а поступит задание, станете против, – не унимался полковник.

– Я ничего от вас не скрываю, еще раз повторяю. Имеется лимит на сто запросов в разные государственные учреждения разных стран.

– А этот? – Акчурин указал на Кондратьева.

– Он ответит сам за себя, – парировал Иволгин.

– Я бежал в начале тридцатых за границу из России. Бежал от трибунала и смертного приговора. Оказался в Германии. Так же, как Иван Алексеевич в Гражданскую не воевал, с немцами не сотрудничал.

– С тобой тоже ясно. Сюда пришли зачем? У нас не найдете разлученных семей.

Иволгин понял, что после их ухода, среди эмигрантов поползет слух о двух немецких прихвостнях под прикрытием Красного креста, которые явно чего-то вынюхивают. Уже через день-два в любую дверь к русским эмигрантам им не пройти. Иволгин решился на отчаянный шаг.

– У меня обращений целый список. Среди эмигрантов во Франции ищет своего отца графиня Закревская; вдова статского советника госпожа Волошенинова ищет во Франции свою старшую дочь Светлану; князь Дурасов потерял младшую сестру, якобы она выехала во Францию.

– А где список, где анкеты? – не унимался полковник.

– Списки и анкеты в моем рабочем кабинете, в здании на углу улицы Четвертого сентября и проспекта Оперы.

– Там же комендатура! – воскликнул Акчурин.

– К нам вход с улицы Четвертого сентября, – Иволгин решил усугубить ситуацию, продолжил, – через три дня мы уезжаем, рассусоливать временем не располагаем. Не договоримся с вами, пойдем в другие места.

– Не надо никуда ходить. Берите списки и анкеты, завтра утром к десяти часам приходите сюда. Я соберу тех, кто вам нужен.

По дороге в пристанище Кондратьев так начал ныть про безвыходность их положения, что Иволгин не выдержал. Велел остановить автомобиль, выволок поручика на улицу и потащил за угол ближайшего дома. Приблизился лицом к лицу, схватил за грудки и прошипел:

– Или прекратишь стонать, или задушу тебя прямо тут на улице.

– Ты что не понимаешь, операция с нашим участием провалилась. Теперь они обойдутся без нас. А значит…

– Знал бы, что ты такой трус и паникер, не стал бы соглашаться с твоей кандидатурой.

– А кто тебя просил?

– Еще одно лишнее слово в присутствии водителя, и я за себя не ручаюсь. Докладывать буду сам, не лезь и молчи.