...покуда беды не случилось, читалась на его раскрасневшемся лице. И мои серебрушки, и куртка с сапогами разом потеряли свою привлекательность. Но тощий не обращал на собутыльника внимания, боязливо изучая мои ладони, расписанные осенними рунами, пальцы, унизанные простыми медными кольцами.

– Ты эта... кудесница, что ль? Чаровница? – спросил он сипло, а толстяк шумно выдохнул и выругался в сторону, пробормотав «меченая...»

– Да. Я – знающая, – я кивнула. – И моя работа в общине – изучать необычности. Расскажи, чалир, – и посмотрела на мужика настойчиво. – Что видел. Где видел. Когда видел.

Тощий нервно приник к кружке, а его собеседник отодвинулся, глядя на меня насупленно и испуганно.

Таких, как я, многие боятся. Даже безграмотный хуторянин, живущий за окоёмом, знает о меченых чарами – о тех, кому на пороге смерти душа мира даёт второй шанс. И новую силу. И цель: хранить обитателей мира от происков сырой магии, вспухающей всевозможными волшебными необычностями, знать о происходящем и использовать знания прошлого во благо. И если магия не впитывалась в умирающих, творя новых меченых, то перекидывалась на вещи... или порождала некие городища. Впрочем, чаровники появились так же – стихийным порождением. И не всегда благим. И которую сотню зим знающие спорят, для чего же мы: помогать – или наказывать. Да, люди-то разные, и кудесники из них получались тоже разные.

– Значить, видал я городище, – наконец решился повторить историю тощий. Поёрзал на скрипучем стуле, ненароком отодвигаясь, и продолжил, вцепившись в пустую кружку: – На озере – мы Непромерзайкой его кличем, не замерзает оно сроду, – где рыбалил поутру. Пришёл я, значить, до рассвету, и пока сети готовил, пока то да сё... Глядь, а оно над озером-то и колышется. Городище-то. Туман над водой течёт, ветер буянит, а городище из клочьев тумана-то и собирается. Острог, хибарки, стена окружная – высоченная!

– Если стена высоченная, то как ты хибарки-то разглядел, дурень? – не выдержал толстяк.

– Дык из тумана ж он! – снова окрысился тощий. – Налетел ветер, разогнал туманище – и вот, видать сразу стало и хибарки, и острог, и каменные башни евойные!

– Башни? – переспросила я. – Сколько этажей?

– Не помню, – смутился мужик. – Высокие. Наших выше.

У «наших», то бишь местных башен острога, три этажа. Любопытно...

– А прежде на месте озера был город?

– Рядом, – неожиданно подал голос хозяин постоялого двора. Он отошёл от стола, который отмывал во время разговора, и встал рядом, стиснул в руках тряпку: – Рядом был, чали, у озера. Ещё до нашествия Забытых. Большое торговое городище, Солнцедивным называлось. Забытые его с землёй сровняли, останки в снег втоптали, горы близ него протянули. А люди опосля отстраивать не стали, пути-то из-за гор сменились. Обосновались южнее – здесь, взяли старое название... да забыли.

Я поёжилась.

Забытые... Повсюду, куда ни плюнь, торчат их хвосты, по всему миру прошлись смертоносной косой... Столько зим минуло – больше десяти людских поколений сменилось, но... Забылись – да не забылись.

– И мертвяки там с тех пор воют, – добавила хозяйка негромко и поставила перед нами поднос с горячим питьём. – Страшно воют безлунными ночами. А мы никогда не зажигаем больших огней, как стемнеет, и двери после заката и до рассвета не открываем. Никому.

– В нашу общину обращались? – я обернулась к хозяйке. – Знающих звали?

– Нет, привыкли к ним, – хозяйка споро расставила кружки. – Родились рядом, живём всю жизнь бок о бок... Это же... голоса. И всё.

– И зря проболтались, когда ваши сюда пришли, – заметил неожиданно толстяк и глянул искоса. – Прежде они зла не творили. Мертвяки-то. Выли себе, но людей не трогали, даже ночью. И на охоту мы уходили до рассвету, и на рыбалку... А теперь... – и замолчал хмуро.