– Мне ничего не принадлежит. – возражает Бьянка, пожав плечами.

Мы с Эддой тут же переводим взгляд на нее, потом друг на друга.

– Или принадлежит? – сестра ищет ответ на наших лицах.

Эдда закрывает ящичек на коленках и отвечает:

– Отец решил, что ты пока не готова. – поясняет она. – Но кое-что записано и на тебя.

– Что именно? – тут же оживляется Бьянка, выпрямившись.

Мы молчим.

– Да, бросьте. Я ведь все равно узнаю, вы же в курсе, да?

Эдда тяжело вздыхает, прочистив горло. Ее вопросительный взгляд падает на меня.

– На тебя записана сеть клубов и ресторанов. – наконец отвечаю я.

Бьянка раскрывает рот, и ее брови взлетают вверх.

– Твою мать. Правда?

– Можешь проверить, если хочешь. – равнодушно пожимаю плечами.

Она подскакивает на ноги, взмахнув своими рыжими волосами.

– Отец вел себя так, будто я пустое место, но в итоге все равно переписал на меня часть бизнеса? – в ее голосе появляются гневные нотки.

– Возможно, поэтому он тянет с замужеством. – вслух размышляет Эдда.

И ее слова имеют смысл. Мои сестры уже давно вышли из возраста, в котором обычно в нашем мире выдают замуж. После свадьбы Елены три года назад отец переписал на нас весь легальный бизнес в Сан-Франциско. Тогда меня это не смутило, потому что я и без того была вовлечена в дела Короны. Но сейчас не могу не думать о его мотивах. Неужели он с самого начала планировал сделать нас официально частью Короны?

– Он зациклен на власти, и на том, что Корона не должна принадлежать никому, кроме Эспасито. – просто догадка, но достаточно правдивая. Карлос Эспасито буквально сделал из нас своих наследников. И это было кроваво. Мы практически стали сыновьями, которых у него никогда не было.

– А как же дядя Паоло? – спрашивает Бьянка.

– Он муж тети. – отвечает Эдда, поднимаясь на ноги.

– Но он Эспасито. – хмурится Бьянка. – Технически. Он ведь вошел в нашу семью.

Я качаю головой.

– Важна только кровь.

Раздается стук в дверь, и мы все оборачиваемся.

Каллиста.

– Ужин готов, не заставляйте отца долго ждать.

Ее глаза находят Бьянку, и она тяжело вздыхает. Затем смотрит на меня, а после на Эдду так, словно это мы виноваты в состоянии ее лица.

– Все в порядке, мам. – мурлычет Бьянка, подлетая к ней.

– Надеюсь, что это так. – она крепко обнимает дочь, от чего внутри меня что-то болезненно прокручивается. Когда-то и я была способна дарить своему ребенку тепло.

Каллиста была хорошей матерью, но как и все женщины в нашем мире, не имела права вмешиваться в дела мужа. Особенно если у того были свои методы воспитания. Ей оставалось только залечивать раны.

Эдда быстро пробирается в ванную и возвращается через секунду. Прежде чем выйти вслед за своей матерью и Бьянкой, она бросает мне странный взгляд. Кажется, мы обе понимаем, что с этого момента наши жизни наконец начинают обретать смысл. Все эти годы крови и жестких тренировок вели нас именно к этому моменту. Пустоты внутри наших истерзанных душ постепенно заполняются новыми целями. Защитить. Сохранить. Обрести.

Защитить семью.

Сохранить то, над чем мы работали годами.

И обрести свободу.

Думаю, мы всегда неосознанно и с опаской ждали этого момента, потому что с самого начала отличались от других женщин. Отец шаг за шагом лепил из нас подобие себя. И теперь все сводится к борьбе за выживание. Либо мы, либо нас.

Эдда выходит из комнаты, и следом за ней в дверях появляется Луи с двумя моими чемоданами. Я одариваю его самой вежливой улыбкой, на которую способна.

– Хотите, чтобы я разложил ваши вещи?

– Нет, спасибо, думаю, свои вещи я в состоянии разложить сама.

Он кивает и выходит из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.