Джейни встала в дверях и подождала, пока Ноа ее заметит.

Ах, лучшее мгновение дня: как он весь загорается, ее заметив, и как криво улыбается до ушей, бросаясь вперед, и с разбегу прыгает ей в объятья. Он обхватывал ее ногами за талию, как обезьянка, и бодал прямо в лоб, и взгляд его был неподражаемо, весомо весел – мол, о да, тебя-то я помню. На Джейни смотрели глаза ее матери – и ее собственные глаза тоже, ясно-голубые; на ее лице они смотрелись вполне пристойно, большое спасибо, а на лице ее сына, обрамленном буйными светлыми кудряшками, обретали совершенно новое измерение, и поэтому люди, взглянув на Ноа, как-то вздрагивали, словно эта неземная красота у маленького мальчика – какой-то фокус.

Джейни всегда потрясал его талант радоваться – Ноа обучил и ее, просто глядя ей в лицо.

А теперь они вдвоем вышли в темнеющий октябрьский день, и Джейни почувствовала, как весь мир на миг нацелился телескопом на фигурку, танцующую подле нее на цыпочках. Они шли за руку под деревьями, и вдоль тротуаров бесконечно тянулись бурые песчаниковые дома.

Телефон, зажужжав в кармане, напомнил ей про Боба, про незримую коллекцию его черт (низкий голос; веселый смех), которая еще не соткалась в целого человека.

«Я тебя как будто уже знаю. Странно?»

«Нет! – ответила она. – Я тоже!» (Правда? Не исключено.) Написать «хо»? Или слишком прямолинейно? Ограничилась одним «х». И в ответ немедленно получила: «ХХХ!»

Ух! Тело окатило жаром, будто заплыла в теплый карман посреди холодного озера.

Они миновали кафе на углу своей улицы, и Джейни заманил туда аромат; перед предстоящим разговором стоит подкрепить силы. Она завела Ноа внутрь.

– Мы куда, мама-мам?

– Я кофе хочу. Я быстро.

– Мам, от кофе ты потом до зари не уснешь.

Она засмеялась: взрослые так говорят.

– Это правда. Ладно, Нои, выпью без кофеина. Идет?

– А можно мне кукурузный маффин без кофеина?

– Договорились.

Конечно, скоро ужинать, но что с того?

– И смузи без кофеина!

Она взъерошила ему волосы.

– Нет уж, дружочек, тебе воды без кофеина.

В конце концов они с добычей устроились на крыльце своего дома. Кофе был ароматен. За домами садилось солнце. Свет, розовый и нежный, заставлял краснеть кирпичные дома и особняки, оглаживал жухнущую листву. Мигал газовый фонарь перед фасадом. Фонарь стал решающим аргументом в пользу этого дома, хотя квартира здесь дорогая, в полуподвале, и солнце туда не дотягивается. Но красное дерево внутри, и симпатичные изгороди снаружи, и газовый фонарь у парадной двери так уютны; в этой норке Джейни с Ноа могут укрыться – подальше от мира, подальше от времени. Джейни не учла, что непрестанно мигающий фонарь за фасадным окном будет то и дело притягивать взгляд днем, отражаться в задних кухонных окнах по ночам и она не раз вздрогнет, вообразив, что в доме пожар.

Она протерла руки Ноа антибактериальной салфеткой и вручила ему маффин.

– В школе завтра, между прочим, маффины пекут. Представляешь?

Ноа откусил, осыпав себя лавиной крошек.

– А потом надо будет мыться?

– Ну, стряпня – такое дело. Мука, сырые яйца…

– А. – Он облизал пальцы. – Тогда нет.

– Нельзя же так всю жизнь, букаш.

– Почему нельзя?

Она даже отвечать не стала – они с Ноа который год так и ходят по кругу, а ей сейчас есть что ему сказать.

– Эй. – И она легонько его пихнула.

Ноа деловито трудился над кукурузным маффином. Как Джейни угораздило ему разрешить? Гигантский же маффин.

– Слышишь? Я сегодня пойду погуляю.

Ноа вытаращился. Опустил маффин.

– Ничего не погуляешь.

Она вдохнула поглубже.

– Прости, малыш.

Глаза у него свирепо заблистали.

– Я не хочу, чтоб ты уходила.