Но время шло, и потихоньку к хозяйству подобралась та же участь, что постигла множество окрестных домов. Из восточных пригородов уходила жизнь. Она перемещалась в центр и на западные окраины – в ту сторону, куда город решил расширяться. Один за другим мелкие предприниматели начали разоряться. Пристанью перестали пользоваться для торговли, рыбаки тоже уходили в места, где могли более выгодно сбыть улов. Постепенно мастерская по ремонту лодок пришла в упадок. К тому моменту, когда семья осознала, что становится банкротом, старшему сыну пришла пора поступать в колледж. Его отъезд тоже нанёс хозяйству ущерб, однако о том, чтобы парню не учиться, и речи не шло – глава семьи относился к образованию очень серьёзно. Наконец, на семейном совете из трёх человек было принято решение перебраться на время в город, к замужней сестре хозяйки дома: там ее муж попытается найти новую работу, ведь в конце концов содержание собственной мастерской тоже какой-никакой опыт, а дом тем временем они выставят на продажу или хотя бы сдадут в аренду желающим на лето.

К сожалению, желающих купить маленький дом на приходящей во всё больший упадок восточной окраине города не нашлось. В аренду же семья не могла предоставить все помещения – выяснилось, что в закрытой мастерской осталось множество запчастей для лодок, которыми хозяин приторговывал. Да и собственную лодку ему жаль было оставлять на заброшенной пристани – он предпочел разобрать ее, корпус и мачту втащил в сарай, а всё остальное запер в доме до лучших времен. Поскольку семья ехала в чужое жилье, уезжали налегке – множество оставшихся вещей вместе с деталями от лодок и инструментами и образовали весь тот хлам, который заполнил первый этаж. Таким образом, для сдачи в аренду остался только чердак – те самые три комнатки, одна из которых была переоборудована в кухоньку, и знавшая лучшие времена ванная.

Однако я оказался не первым «польстившимся» на этот сдаваемый задёшево чердак в доме, находящемся практически в черте города. Полвека назад, когда дом принадлежал другой семье, по иронии судьбы тоже сдававшей верхние помещения, здесь жил молодой библиотекарь. Был он человеком приезжим, жизнь вёл уединённую, ни с кем из соседей дружбы не водил, поэтому мой рассказчик затруднился что-либо сказать о его характере. Всего лишь после года жизни в этом доме бедняга умудрился подцепить какую-то страшную инфлюэнцу, бушевавшую одной осенью в городе и окрестностях, и очень тихо умер прямо на своем чердаке. Посещавший больного доктор ничего не сумел сделать. Тело однажды утром нашёл мальчишка, привозивший молоко – его смутило, что хозяин не вышел забрать товар и вручить полагающиеся за труд несколько монет. Подобного за этим бедолагой никогда не водилось – видимо, свойственная библиотекарям щепетильность проявлялась и в других областях жизни.

«Отлично, – думал я, возвращаясь поздним вечером из паба. – Оказывается, на той самой постели, в которой я ночую вот уже четыре недели, умер какой-то одинокий служащий. Хозяева, милейшие люди, даже не сочли нужным предупредить! Не хватало ещё столкнуться на лестнице с неуспокоившейся душой!». Последняя мысль была скорее ироничной, чем серьёзной: привидений я не то, чтобы не боялся – я просто не верил в их существование, всегда считая истории о них плодом богатой фантазии рассказчиков.

Однако уснуть этой ночью мне не удалось. Я уже разделся, улегся в кровать (еще раз вспомнив ненароком о бедном почившем в ней библиотекаре и покривившись от этой непрошеной мысли), погасил ночник и закрыл было глаза, приготовившись спать, как вдруг явственно услышал чей-то протяжный вздох. Я весь напрягся и почувствовал, как холодная дрожь прошла по телу под одеялом, однако глаз не открыл, считая, что это всего лишь игра нетрезвого воображения под воздействием услышанной мной истории. Однако через минуту вздох повторился, и на этот раз не было сомнений в том, что он мне не померещился. Я резко сел в кровати, неверной рукой потянулся к ночнику и зажег его. Света от крошечной лампы было немного, однако его вполне хватало, чтобы наполнить столь же маленькое пространство чердачной комнатки.