– Ведешь себя как ненормальная, – шикнула она, сидя на полу рядом с четырнадцатилетней Реей. – Смотри, не спугни ее.

– Слишком поздно, – усмехнулась Рея и пристально посмотрела на Рут. – Как нам помочь тебе найти того, кто нас убил?

Прошло пять лет, а Рут все еще помнит ту первую встречу в мельчайших подробностях. Девочки оказались такими забавными, смышлеными и так верили, что ей по силам им помочь. Рут зачитывала все имеющиеся записи по делу каждой из девочек (записей было немного), а они высказывали свои замечания о том, в чем полицейские были правы, а в чем ошибались. Она записывала каждое их слово, а Бет наблюдала за ней с сестринской гордостью.

– Я думала, это поможет нам оставаться близкими людьми, – произносит она сейчас, и эти ее слова выводят Рут из раздумий. – Но что-то пошло не так.

– Ты не виновата, что я потеряла нить, – говорит Рут, подвигаясь, чтобы Бет прилегла рядом.

– Рути, твой дядя прав. Случившееся с Коко Уилсон – не то же самое. Может, лучше остановиться, пока… в общем, пока тебя не понесло.

– Ей всего семь, – отвечает Рут, глядя в потолок, потому что если посмотрит на Бет, то расплачется. – Разве она не заслуживает любой помощи, какую только может получить?

– Конечно заслуживает. Но я не понимаю, чем мы тут поможем.

Рут садится в постели.

– Ты же сама сказала: я замечаю то, на что другие не обращают внимания. Да, не смогла я доказать, что Освальд – серийный убийца, но все равно верю, что была права. Я увидела связи там, где остальные их проморгали. А вдруг у меня получится разглядеть что-то и в этой истории? То, чего другие просто не распознают.

Рут быстро выбирается из кровати и нашаривает под ней сумку, которую так и не смогла выбросить. Достает из нее самый маленький блокнот. Это первая записная книжка, в которой она фиксировала все, что рассказывали ей девочки. Листая страницы с дословными цитатами, Рут надеется что-то найти, наткнуться хоть на какую-нибудь зацепку. И вот она, почти в самом конце книжки.

«Он не казался незнакомцем».

Пять лет назад Рут шесть раз подчеркнула этот комментарий – с такой силой, что на шестой раз ручка насквозь прорвала страницу.

О незнакомцах ее предупреждали.

– Ты ведь понимаешь, Тыковка? Нельзя разговаривать с незнакомцами.

Ей хотелось спросить: а откуда узнаешь, незнакомец он или нет? Потому что не разберешь. Сначала просят всем улыбаться, со всеми здороваться, никому не грубить. А потом говорят: пинай по ногам, если тебя пытаются увести.

Увести куда?

Этот вопрос ее тоже занимал. В свои семь лет она уже знает о злодеях. Они ходят в масках и говорят страшными голосами. Пытаются украсть твой голос, чтобы использовать его в своих целях, сбрасывают твоего отца со скалы, чтобы стать во главе семьи. Но ведь и спасают тебя зачастую тоже незнакомцы, разве нет? Те, кто видит, как ты грустишь, одинокая и потерянная, и говорят: «Эй, пойдем со мной! Я тебе помогу!»

Неужели хорошие люди тоже могут обидеть?

Мама с папой об этом никогда не рассказывали.

Наверное, они сейчас волнуются. Трудно сказать, сколько уже прошло времени, потому что здесь постоянно темно. Окно над кроватью заклеено бумагой – на такой учителя пишут большими буквами слова, – и кажется, что-то просунули под дверь.

До двери все равно не дотянуться. Руки немножко шевелятся, но цепь, которой он пристегнул ее левое запястье (она только-только научилась отличать левую сторону от правой) к чему-то торчащему из стены, недостаточно длинная, чтобы дотронуться хотя бы до заклеенного бумагой окна. На щиколотки он тоже надел что-то холодное и твердое.