– Что вы начинаете? – недовольно бубнит Лёха и закуривает. – Славу они поймали у нас на дискотеке и там же нахлобучили, это никого не удивляет. И не вступился ведь никто.

– Меня тогда там не было, – тут же оправдывается Вова.

– Да знаем мы, что тебя там не было. Там и нас всех не было. Короче, пацаны, я уже устал говорить. Если мы не отомстим за Славу, то они почувствуют себя совсем вольно. А нам это не надо.

Мы переглянулись.

– И? – озвучил я общий вопрос.

– Надо ловить.

– Может, стрелку забить?

– Ага, чтобы и нас там всех забили, – смеётся Денис и чуть ли костями не трясёт.

– Надо забивать по-правильному. Не на их территории. Где-то на нейтральной.

– Да не приедут они, – говорю я и прошу у Лёхи сигарету.

– Естественно, не приедут. Мы бы тоже вряд ли поехали.

– Значит, ловим у них на дэнсе? – спрашиваю я.

– Значит, ловим, – поддерживает Лёха.

Денис, молча, кивает, давая понять, что согласен.

– Ловим, – присоединяется Вова.

После того как пацаны утрясли основную проблему, разговоры пошли на отвлечённые темы. Обсуждали девочек. Из этого разговора я понял: Катя так никому и не досталась, а я по-прежнему её люблю. Потому что, только я услышал её имя, сердце дало сбой, словно в аорте мелкий камушек застрял.

К вечеру мы разошлись.

Я вернулся в комнату, где не многое поменялось с прошлого визита. Разве что учебников стало меньше и не было больше герани на подоконнике. Зато коричневые шторы всё так же плотно закрывают окно. На полке несколько стопок книг. И в этой мешанине макулатуры гордо красуется кубок по шахматам в виде золотой ладьи. А на кубке висят медали. Много медалей: лёгкая атлетика, футбол, волейбол. Но больше всего медалей со сгорбившимся лыжником. Шкаф с повисшей на одной петле дверцей всё так же стоит у стены. Разве что кровать стала другая, и со стены сняли узорчатый ковёр, в который я так тщательно всматривался в детстве.

На кухне я увидел отца. Точнее, его фото с чёрной ленточкой в нижнем углу. Широколицый, с высоким лбом, взгляд суровый, а губы поджаты, словно обижен на кого-то. Он умер совсем недавно, потому как рядом стоят свежие цветы и лампадка.

Та женщина, которую я видел в детстве, изменилась до неузнаваемости. Она располнела. В пышных волосах появились пряди седины, а у глаз морщины раскинули паутину.

– Где был?

– Да с пацанами у Лесного стояли.

– И что вас тянет к этому ларьку, – недовольно бурчит мама. – А ну-ка дыхни… Ты снова курил?

Я промолчал.

– Подойди ближе.

– Мама, что ты начинаешь?

Мать встаёт со стула и направляется ко мне. Я отворачиваюсь, но она всё равно чувствует запах никотина.

– Кирилл, ну сколько можно тебе говорить, чтобы ты не курил.

– Да я всего пару затяг.

– Пара или не пара. С пары затяг всё и начинается. Не успеешь опомниться, как уже по две пачки будешь выкуривать, как твой отец, – и она с любовью смотрит на фото. – Обещай мне, что больше не будешь.

– Не буду обещать.

– Почему?

– Врать не хочу. Ты же знаешь, что я всё равно буду курить.

Мать смотрит на меня глазами, полными жалости и сожаления.

– Не справиться мне с тобой одной. Был бы жив отец, может быть, чего бы из тебя и сделали. А так… – она продолжает смотреть на меня, затем машет рукой и уходит в другую комнату.

Вечером я сажусь за книгу. Но чтение не идет. Всякие мысли лезут в голову. Странные мысли. О том, что же случилось между Славой и этими местными. О Кате. Но о ней почему-то думаю как-то вскользь, мимо. Как будто рикошетом задеваю мыслями и лечу к другой проблеме.

Отбрасываю книгу и подхожу к шкафу.

Открываю дверцу и из-под вороха тряпок достаю круглую металлическую коробку с печеньем на картинке. Обычно в таких коробках хранят принадлежности для шитья, но у меня тут хранятся деньги. Все деньги, сэкономленные мной за последнее время. Я открываю коробку и с ювелирной осторожностью достаю пачку банкнот с изображением Ленина.