– Опять докторская, – бубнит напарник, принимая коробки и складывая их на паллете.

– Вчера была сырокопчёная, сегодня докторская. Среднему классу необходимо разнообразие, – говорю я, приходя в сознание.

– Сегодня ещё две фуры намечаются, так что поспать вряд ли удастся.

– Где только наш брат не выживал.

Около часа, коробка за коробкой, мы выгружали колбасу. При этом мужик, которого зовут Стёпа, каждые пару минут крыл начальство резким матом и негодовал по поводу того, что в нормальных странах всю эту работу выполняют роботы.

– В нормальных странах хотя бы подъезд сделан нормально. В нормальных странах людям дают рохли или даже кары, на которых можно эту фуру за десять минут разгрузить.

– А сколько стоит этот агрегат? – интересуется Стёпа и закидывает коробку почти на самый верх. е

– Не интересовался, – передаю я ему очередную порцию колбасы.

– Может, нам поднапрячься бригадой да купить себе такую штуку. Будем работать вдвоём, а получать, как вся бригада, – мечтает Стёпа.

– Будем работать вдвоём и получать ещё меньше, потому что будем меньше работать. Не раскатывай сильно губу, – прерываю его размышления.

– Дай хоть помечтать спокойно. Вечно ты со своим пессимизмом ко мне лезешь.

Разгрузив фуру, он позвал водителя, а я пошёл в каптёрку, где выключил проржавевший и видавший виды чайник. Заварил две чашки крепкого чая, которым мы запили по бутерброду с докторской. Вошёл Юра, бригадир, и выгнал нас на разгрузку очередной фуры.

Вся ночь прошла как в тумане. Тёмные коридоры. Шум рефрижераторов. Бесконечные коробки с красивыми рисунками колбасы. Запах всё той же колбасы. И усталость…

Усталость сопровождала всю ночь. Под утро я едва стоял на ногах, пытаясь стянуть коробку с самого верха, чтобы отдать Стёпе. Глаза закрывались. Я буквально засыпал на ходу. Стёпа пытался подбадривать меня, хотя сам выглядел не лучше. Слипшаяся от дождя борода прядями спускалась на грудь. Замызганная и засаленная телогрейка и та не выдержала нагрузки и разошлась по шву от рукава до пояса.

Он удивлённо посмотрел на выбившуюся вату и задрал руку вверх:

– Меня как будто ранили, – сказал он и сменил телогрейку. Точно на такую же грязную, разве что не порванную.

Светало.

Юра собрал бригаду в тесной каптёрке и раздал получку.

Трясущимися руками я взял деньги и спрятал в карман.

– Пересчитай, – посоветовал Стёпа, когда мы вышли.

– Не могу, – честно ответил я. – Даже считать уже не могу.

– Дай тогда я пересчитаю.

Я вынул деньги и отдал ему.

Он послюнявил грязный палец и быстро, словно кассир, пересчитал купюры.

– Правильно, – вернул он деньги. – В следующий раз считай. Они на том и наживаются, что мы уставшие как черти и даже считать ленимся. Этот Юра только выглядит добреньким и дружелюбным. На самом деле он обманывает только в путь. Поверь мне.

– Верю, – сказал я и пошёл переодеваться.

Я стянул пропахшую колбасой робу и повесил на вешалку. Телогрейку скинул в общую кучу, где уже было штук семь или восемь. Видимо, телогрейки всегда здесь валяются, и каждый берет первую попавшуюся под руку.

Стёпа разделся и залез в душевую кабинку с толстым слоем ржавого налета.

– Как же бодрит-то! – кричал он из душа.

– Тёплая? – спросил я, натягивая джинсы.

– Если бы.

Пока я вяло двигался и пытался переодеться, Стёпа успел ополоснуться, обтереться, и в итоге оделись мы в одно время.

– Ладно, давай до следующей смены.

– Давай, – Стёпа крепко пожал руку (откуда у него только оставались силы) и, выглянув за дверь, подмигнул и сквозь бороду пропищал: – Пс… Я там взял немного. Тебе надо?

– Чего? – спросил я.

Вова распахнул чёрную куртку и показал мне пять палок варёной колбасы, аккуратно подвешенных на куртке.