Что же Дамир ему такого сказал? Не запугал ли случайно?

– Тогда всего хорошего, – говорю я.

– И вам, – скупо отвечает.

Я выхожу из кабинета, прохожу вдоль коридора, где меня встречает Матвей.

– Ну что? Как все прошло? – подлетает ко мне.

– Да нормально все прошло, – отвечаю растерянно.

– Это что? Я могу посмотреть? – буквально вырывает у меня из рук документы, выписанные Андреем Родионовичем.

Пробегается по ним взглядом, а затем резко поднимается на меня голову.

– Подожди, и это все?

– Что тебя смущает опять? – одним глазком заглядываю в документы.

– А как же полное обследование? Как же томография, дополнительная диагностика, чтобы выявить причину нарушения памяти? Я же сказал Андрею, что случай сложный! Что можно вылечить одним походом к психотерапевту, я не пойму? – рычит Матвей от негодования. Злится чему-то до пара из ушей и зубовного скрежетания, пока читает рекомендации.

– Матвей, ты можешь говорить на полтона тише? Тебя же все слышат! – в неловкости озираюсь я по сторонам, замечая, что на нас косятся администраторы и посетители клиники.

Я беззвучно извиняюсь перед ними и вцепляюсь в руку Матвея, пытаясь увести его отсюда. А он с места не двигается. Еще и руку свою одергивает, отпихивает меня.

– Что-о-о? Еще и секс под запретом? На целый месяц!? Просто из-за того, что ты не помнишь две недели своей жизни? Это же смешно! А почему бы сразу на полгода не огранить? – бесится он уже, размахивая руками, а я смеюсь про себя, несмотря на всю абсурдность ситуации.

Все-таки стоит отдать должное Дамиру.

Уверена, это он надавил на Андрея Родионовича, чтобы тот указал в рекомендациях пункт, от которого Матвей по щелчку пальцев пришел в ярость.

Он же сейчас взорвется от злости!

– Господи, это же всего лишь месяц. Потерпишь. Зачем делать из этого целую трагедию? – вырываю из его рук листы и успокаивающе хлопаю муженька по плечу.

А ему что в лоб, что по лбу. Глаза навыкат. Раздухарился, аж весь вибрирует, словно оголенный провод под высоким напряжением.

– Нет, Катя. От близкого приятеля это нечто вроде плевка в лицо, – шипит Лукьянов, позеленев от злости. – Запрещать мне прикасаться к своей жене целый месяц… Да не верю я таким рекомендациям!

– Да глупости! Если врач так написал, не важно приятель он или нет, значит нужно следовать всем его предписаниям! Или ты сомневаешься в компетенции Андрея Родионовича?

Матвей смотрит на меня взбешенным глазами, затем переводит тягучий взгляд на кабинет, из которого я только что вышла.

– Стой здесь! – отрезает он в приказном порядке, после чего на полном ходу несется в кабинет Андрея Родионовича и без стука врывается внутрь.

В полнейшем спокойствии я выхожу на свежий воздух. Мне больше нечего бояться.

Стою на крыльце клиники. Опершись о перила, жду Матвея и сама изучаю рекомендации врача, из которых следует, что завтра в полдень мне необходимо явиться на прием к психотерапевту, практикующему в этой же клинике.

Ох, и не люблю я, когда кто-то копается в мозгах и пытается залезть под кожу, но так и быть, наведаюсь для галочки и к психотерапевту. Новый опыт, как-никак.

Минуты через три на крыльце показывается Матвей.

– Кать, извини меня. Андрей мне все объяснил. Я был не прав. Самое главное сейчас – это твой покой, – целует меня в висок. – Наверное, из-за всего случившегося у меня нервы стали ни к черту, – произносит он с понурой головой.

В нем говорит совесть или я с чем-то путаю ее – с желанием быть на шаг впереди.

– Еще бы! – хмыкаю я, не давая себе издать злорадный смешок. Он застревает в глотке и растворяется.

Лукьянов вымучивает вялую улыбку и, взяв меня за руку, ведет к машине.