– Нет. Да. Какая разница? – махнул он рукой и снова спрятал ее в кармане. – Я просто не хочу жить по чьей-то указке. Мне тошно следовать приказам. Помнишь, я отказался мыть посуду на перевале?

Я кивнула, воспроизведя в памяти картину из далекой – для меня, прожившей сотню одинаковых дней, – первой ночевки. Тогда, остановившись в невысоких горах, мы измотались так, что едва успели раскинуть лагерь, а наутро поставили дежурным макета. Он исправно выполнил обязанности, всех разбудил и набрал воды для кофе. Но только речь зашла о мытье посуды, Ян напрочь отказался.

– Я ведь уже пошел ее мыть, – признался напарник, приглаживая длинные волосы, – но когда Веля обратила внимание, когда спросила, не хочу ли я помыть посуду, да еще в таком тоне, будто я ребенок, мне тут же расхотелось. Понимаешь, о чем я?

– Приблизительно.

Макет замедлил ход, и я оглянулась: он вытянул руки вдоль швов, покусал нижнюю губу и выдавил из себя:

– Это была моя инициатива – помыть посуду. Когда ее присвоила Веля, она превратилась в плеть в ее руках. Я хочу, чтобы мои желания принадлежали мне.

«Уровень психологических загонов подростковый, – подумала я, глядя на то, как переминается с ноги на ногу Ян, – но что-то в этом есть».

Подойдя к напарнику ближе, я заметила:

– Все упирается в то, что ты хочешь владеть своими желаниями. Быть индивидуальностью.

Он посмотрел на меня: в глазах вспыхнули и тут же угасли огоньки, природа которых была недоступна моему пониманию. Ян недовольно вздохнул:

– Я забыл, что у тебя такое тело.

– Это какое же? – спросила я, приподняв бровь.

– Ну, человеческое, – процедил напарник в ответ и развел руками. – Я выпил много газировки.

Клянусь, мои глаза вот-вот вывалились бы из орбит и покатились по страшному ковролину. Вновь мысленно отругала себя: столько лет и опыта за плечами, а превращалась в старую монахиню рядом с этим недоразумением. Вернее, копией недоразумения в моем теле. В моем теле, которое очень не вовремя услышало зов природы.

Словно потрясений мне мало, макет брякнул:

– Отлить хочу.

– Спасибо за подробности, – ответила я, прикинув, что в некоторых раздражающих аспектах кукла прототипу не уступала. Потерев переносицу, спрятала розовые щеки, и на выдохе произнесла: – Зайди за стенку. Я отвернусь. – «Хотя к чему это, если это мое тело?» – И сам не подглядывай.

– Одна нога здесь, другая там. – И напарник смылся, а я отвернулась.

Переступила с одной ноги на вторую, а затем повторила действие в обратном порядке. Руки тоже некуда было деть – я подняла их, чтобы поддержать под локти, и в поле зрения попала кофта. Вернее, пятна, оставленные на ней.

– Я все, идем. – Напарник постучал меня по плечу, и я уронила руки, повернувшись. Он удивленно ткнул пальцем в грудь. – У тебя кровь.

Взглянув на толстовку, на которой розовели кровавые разводы, помедлила с ответом, а потом кивнула и сказала:

– Она не моя. Натолкнулась по пути. Возможно, наши друзья в беде.

Мы продолжили путь. Декорации упорно не сменяли друг друга, чтобы раздражать желтизной и пустотой. В альтернативной жизни мы с вымышленной подружкой Ди шатались по заброшкам и однажды проникли в здание проектно-изыскательского института – гидропроекта, открытого в пятидесятых годах и прикрытого в девяностых. Из-за судебных тяжб с владельцами земли двадцатисемиэтажное здание много лет стояло в запустении. Его охраняли ЧОПовцы, но ленивые неповоротливые вахтеры не могли побороться с рвением двух девчонок. В пыльном здании законсервировался затхлый воздух, и, если б не отсутствие мебели, местное пространство чем-то походило на конструктивистские лабиринты – там мы находили металлические шкафы со склянками и пробирками, журналы, справки, книги и мусор. Лестница выше пятого этажа была завалена, как нам показалось, искусственным образом – насыпь не давала пройти выше. Мы изрядно утомились, в частности потому, что избегали шума, чтобы не вызвать подозрений у охраны.