И вот мы дома. Тётя Аня даёт мне в руки ножик – грибы чистить. Я пробую.
«Ну что же ты так? Пол гриба срезал!»
Я смеюсь, мне очень весело.
«А что смешного? Это не бережливо с твоей стороны. Тётя Аня с дядей Димой собирали, а ты – целую ножку в помойку.»
«Но она же вон, червивая!»
«Не придумывай. Где ты видишь червяка?»
«Ну он же там был, продырявил ножку!», не уступал я.
А вечером мы все вчетвером ужинали лисичками со сметаной – я такой вкусноты никогда не ел раньше. Жаль, что мало! Тётя Аня всего на одну полянку лисичек набрела, пока я у машины их ждал. А волнушку я бабе Лене отдал, она улыбнулась железными зубами и меня похвалила: «Глазастенький ватрунчик!»
КРЫМ
Мне – пять. Весь июль мы были с мамой и папой в Крыму, на море. Вернулся я в Заболотное только в августе.
«Подрос, загорел!», радовалась баба Лена, сверкая своими железными зубами.
Я сразу к Женьке пошёл. А Женька угрюмый сидит в хате за столом – капризничает.
«Ну поздоровайся с Илюшкой!», говорит его мама Нина.
«Не буду здороваться!», ноет мой друг.
Входит из сарая бабка Поля. Видит меня.
«Ой! Илюшка, пропащая душа! И хде ты был-то?», всплеснула она морщинистыми руками.
«В Крыму!»
«Хде-хде?», старуха приложила ладонь к уху.
«В Крыму, в море плавал!»
«Брешешь!», уверенно говорит бабка Поля.
«Брешешь!», повторяет радостный Женька.
«Почему ж брешет? Он и вправду с моря – вон какой коричневый!», тётя Нина протягивает мне арбуз, который привезла со станции Малоярославец.
«А откель у них деньги-то на море?», не унимается бабка Поля.
«Чего ж машину-то не купят, раз такие богатые? Эх, непутёвые!»
ПТЕНЧИК
На следующий день мы с Женькой решили смастерить из картона домик для птенчика. Седой подобрал птенца скворца, который выпал из гнезда и отдал Женьке. Птенчик сидел в углу террасы – на подушке из сена. Он то и дело раскрывал свой жёлтый рот.
«Есть хочет!», сказал Женька. «Пойдём ему червяков накопаем!»
«Пойдём!»
Вышли на двор, где сарай с курами. Женька из навоза червяка взял одного – длинного, и я одного взял. Червяки – коричневые, грязные, противные. И извиваются в руках. Возвращаемся мы на терраску – стоит посредине кот Тарзан и птенчика доедает, косточки хрустят, только распростёртое крыло изо рта у него торчит. Дверь-то мы забыли прикрыть, вот кот и прокрался!
«Ах ты, скотина!», Женька схватил Тарзана за хвост и стал его крутить вокруг собственной оси. Кот орал. Потом изловчился, вывернулся и убежал.
«Жалко птенчика!», всхлипнул Женька. «А кота я ещё поймаю и убью!»
Гибель птенчика – первая смерть довольно крупного живого существа на моих глазах. До этого только медузы, которых я вылавливал из Чёрного моря, таяли и превращались в воду. Ну и насекомые умирали, которых я сам давил. Это не считается. А тут – скворчонок – только что рот открывал, кушать просил, и вдруг – во рту у Тарзана – весь уже изгрызенный…
МАТ
В деревне Заболотное я научился ругаться отборным трехэтажным матом. Первыми моими учителями были моя баба Лена и её золовка, баба Оля. Мне было три года, когда мама с папой приехали на выходные, и бабки позвали родителей посмотреть отрепетированный «номер» с моим участием. Старухи кликали меня и спрашивали: «Илюшк! Хто мы?».
На что я уверенно и без запинки отвечал: «Старые бляди!»
Бабки дружно смеялись, а я получал от отца шлепок по губам, было обидно, конечно, на такой эффект я не рассчитывал…
Но искусно выражаться научили меня деревенские мужики – Седой, Юрец и Мишка Шкитко. Эта троица часто собиралась возле палисадника Шкитка, на лавочке, и разговаривала матом. Мы с ребятами часто слушали от нечего делать. Мужики пили портвейн «Улыбка», реже – водку.