Болт же все бежал, и нам казалось даже, что ему было просто безразлично, кто, зачем и в каком количестве за ним бежит. Он, конечно, мог позволить себе иногда оборачиваться назад, смотреть на наши лица и оценивать в сравнении свои и чужие физические возможности, так как имел преимущество перед нами, но вряд ли ему это требовалось. Болт прекрасно понимал, насколько быстро он бежит и насколько еще быстрее он может бежать – так что допускаю, что он вполне чувствовал себя королем в данной ситуации, потому что она являлась для него такой же привычной, какой для голкипера приходится вратарская площадка. Кстати, готов поспорить, что хотя бы раз пятьдесят Болт в прежние времена вот так вот и бегал, и я очень сомневаюсь в том, что хоть кому-то – пусть даже однажды – удалось к нему приблизиться. Действительно, предположим, что Олег неоднократно писал всякие гадости на чьей-либо машине, и что неоднократно из одной и той же парадной к нему выбегал агрессивный и злой мужик – владелец данной машины. Все знают, что за такие выходки принято бить обидчика, – но разве удастся это нашему товарищу в отношении Болта? Разве сможет он хоть что-то сделать против скорости Олега? Ну, пожалуй, только броситься в погоню. Безуспешную, конечно. Но какую полезную для Болта!.. Нет, по-другому он может себя и не тренировать!

Вот и сейчас. Ну, бежим мы всемером за ним – а толку? Пытаемся догнать и ловим себя на вялой надежде, но скорее испытываем свою выносливость. И было б нас десять, пятнадцать или пятьдесят – ничего бы не изменилось. Только какой-нибудь спринтер из спортивной школы смог бы нам помочь, но у нас нет таких друзей. И отчего-то не проявляется даже многолетняя физкультура с Долгановым…

Однако мы бежим. И уже прекрасно понимаем, что прибудем разве что к своему поражению, да еще в невероятно измученном состоянии, – но все равно почему-то бежим. Зачем? Это еще та вялая надежда или что-то новое? Да уж… Но ведь вдруг… Вдруг Болт спотыкнется где-нибудь на пути, и упадет, и ударится, и не сможет продолжать бег дальше?.. – в темноте ведь всякое возможно, и сам Болт от этого «всякого» не застрахован. Впрочем, не застрахованы и мы, и, рассуждая так, нам стоит опасаться вдвойне, ибо если упадет один – то упадут и остальные. И, кстати, речь сейчас идет не только о физическом падении.

Но я еще хочу сказать о надежде, потому что, как бы глупо это ни прозвучало, но сдается мне, что где-то в глубине души мы все-таки надеялись догнать Болта. Согласен, это слышится очень пафосно и самоуверенно, но как бы то ни было, а мы все еще бежали.

Вот и я бежал – и думал об этом. И, что удивительно, все это время Болт по-прежнему был для меня в зоне видимости. Он и ускорялся, и петлял, и делал неожиданные повороты на перекрестках, и забегал во дворы, и не пропускал глухие места, и переходил на трамвайные пути, и просто двигался по дороге – в общем, маневрировал по полной программе.

А ко мне вдруг пришло еще беспокойство за Саню. Выпивая под бой курантов, он, конечно, не мог представить себе, что потом придется заниматься такой физкультурой. Допускаю, что и пил-то он лишь из чистого символизма и вовсе не собирался доходить до сильно пьяного состояния (до него он, кстати, так и не дошел, в отличие от Леши), но если б знал…

– Больше так не буду делать, – повторял он по слогам в те секунды, когда еще мог что-то говорить.

Я подозревал, что долго он не продержится. Но вряд ли мог думать, что его силы воли хватит на такое большое расстояние, и что на его лице в последние секунды терпения будет такая