Они то думали, что у меня не выдержат нервы и я попрошусь на допрос рассказать все. А я знал, что смерти мне не миновать в конце концов, и потому никуда не торопился. Через несколько месяцев меня снова вызвали на допрос, а там я понял, что ничего у следствия нет. Мне опять грозили расстрелом, или что забьют до смерти, или обещали, если расколюсь, дадут небольшой срок, а потом устроят где-нибудь на работу, где меня никогда не найдут мои сообщники. Много чего обещали.

Как то раз, примерно в одиннадцать часов утра, я услышал лязг замков. Я подумал, что меня поведут на очередной допрос. Как же я удивился, когда увидел, что меня привели в комнату свиданий! Там сидела Мила. Она вся засветилась радостью, когда увидела меня. Нас усадили на противоположных сторонах большого стола, между нами сел мент. Я сразу сообразил, почему они устроили мне такой приятный сюрприз. Они надеялись, что Мила на меня повлияет и я начну колоться. Мы сначала говорили о разных мелочах, но она очень скоро стала грустной, вдруг поникла вся, я заметил, что она много плакала до нашей встречи, веки были красные, но не было слез. А потом она заговорила на ту тему, к которой ее подготовили.

– Я не могу поверить, – сказала она, – что ты мог совершить преступление. И подавно не могу поверить, что ты мог кого-нибудь убить, в особенности из-за денег. Признайся во всем, Андрюша. Я тебя буду ждать, сколько надо.

Что я ей мог на это ответить? Что мне все-равно не жить? Что я не хочу, чтобы она меня столько ждала, если бы даже это было возможно? Что лучше ей забыть меня и устраивать свою жизнь? Я все кивал головой, смотрел в ее печальные глаза, а потом подпер подбородок двумя руками и едва заметно провел двумя указательными пальцами вдоль щек. Она поняла мой вопрос – Пристает ли к ней по прежнему Калмык, у которого теперь два шрама. – Она едва заметно утвердительно кивнула и сказала – Совсем житья не стало.

Я больше не мог находиться в комнате свиданий. Я встал и сказал менту, сидевшему между нами – Уведите меня в камеру. – Мила опустила голову, она выглядела беспомощной и несчастной, наверное плакала, когда я ушел. Такой я ее видел последний раз в своей жизни.

Прошло несколько дней после этого тяжелого свидания. Я попросил передать следователю, что мне нужно сообщить ему что-то важное. Через несколько часов меня повели на допрос, и это был хороший признак. Следствие, как я понимал, не могло сдвинуться с мертвой точки. Очевидно, не было никаких дополнительных улик, а время шло, уже больше года длилось это следствия.

Следователь принял меня с серьезной и торжественной миной на лице, предвкушая полный успех. Он гостеприимно усадил меня на жесткий стул, сел напротив и торжественно заговорил.

– Ты сделал правильное решение, – сказал он. – Честно все расскажешь, – легче на душе будет. Чистосердечное признание, к тому же, значительно смягчит тебе наказание… – Я тут его перебил довольно грубо, мне не нужно было искать сочувствия и доброты у него. Какая может быть доброта у следователя? В той игре, которую я задумал, у меня не было друзей и помощников. У меня были только враги. Все, что я мог противопоставить им, это мою злобу, и может быть, мои мозги. Я уже упоминал, что я привык делать любое дело обстоятельно и хорошо. У меня было достаточно времени, чтобы продумать все мельчайшие детали моего последнего дела на земле.

Я ему сказал – До признания еще далеко. Вы сначала сделайте мне услугу, о которой я сейчас попрошу, а потом я вам чистосердечно во всем признаюсь. – Следователь очень удивился и гневно посмотрел на меня. Он снова заговорил о том, как чистосердечное признание смягчит мою вину и спасет мне жизнь, но я его опять перебил.