– Да, правильно, дедушка Валиулла, – ничуть не смущаясь, ответил Ахметсафа. – Я учусь у Мифтаха хальфы!

В голосе подростка чувствовались гордость и даже некоторый вызов.

Ох, как испортился мир! Где уважение к старшим? Где присущая татарам богобоязненность? Раньше такие выходки даром не проходили…

– Какой я тебе дедушка! – рявкнул обиженный азанчи. – Иди, иди, топай отсюда, негодник! Испортил вас вконец Мифтах хальфа, сбил с панталыку. Удивительно! Непонятно! Кощунственно! Зачем нужны деревенским детям какие-то география, математика и прочая белиберда. Достаточно уметь считать деньги… А уж учить русскому языку – и вовсе великий грех, святотатство, отступление от канонов ислама и шариата…

Подросток давно уже скрылся за поворотом, но азанчи всё ещё кричал, грозно размахивал тростью:

– Да-да, русский ум взбаламутил и перевернул весь мир! Далеко с русским умом не пойдёшь, ой, не пойдёшь! Который уже год люди беснуются, воду мутят, бедствиям конца и краю нет, страна до сих пор не может, да и, кажется, не хочет успокаиваться! О, Аллах!..

Из дому навстречу Ахметсафе выбежали две юркие фигурки. Это были младшие: братишка Ахметхан и сестричка Бибиджамал. Девочка обняла колени Ахметсафы и с удовольствием зелепетала: «Олы абый[8] плишёл… Мне гостинца плинёс…»

– Куда ушёл Гусман абый? – спросил Ахметсафа.

– Он на войну собилается, – важно ответила Биби, шмыгая носиком. – И Хальфетдин абый тоже в класноалмейцы записывается. Он тоже на войну собилается…

Девочка болтала, не давая брату вставить хоть словечко.

– Да-да, абый, и Хальфи абый тоже на войну готовится. Инэй[9] плачет, не хочет дядю Хальфи на войну отпускать, говолит, не уходи…

Ахметсафа в растерянности посмотрел на Ахметхана. Сообразительный братец быстро объяснил:

– Мы к бабушке Таифе ходили, а там инэй обнимает Хальфи абый и плачет: «Никуда ты не уйдёшь, ни ногой от меня! – не пущу! Что я буду делать без тебя?» Ведь Хальфи абый – хороший человек, всю работу по хозяйству выполняет, поэтому маме не хочется отпускать его, так ведь, абый? А Гусману абый она и слова не сказала насчёт записи в армию. «Сам уже знаешь», – только это и сказала. А бабушки Таифе в то время дома не было, её подруги позвали в гости, в другой конец села…

Всё! Больше на эту тему Ахметсафа не хотел слышать ни слова, тем более при маленькой болтливой сестрёнке. Он чувствовал, что инэй не зря хочет удержать дома Хальфетдина, оставить его не просто как незаменимого работника… Ведь Гусмана она от армии не отговаривала! И что это Гусман абый надумал? Когда успел? А где отец? Всё ещё слушает речи красного комиссара Усманова?

Он поднял сестричку на руки, а Ахметхану сказал: «Дуй сейчас же к Новой мечети, отец там должен быть. Приведи его домой».

И почти шёпотом добавил: «Ни слова об инэй и Хальфи абый, понял?»

Ахметсафа с сестрёнкой на руках пошёл к дому. Дворы в Каргалах обычно небольшие, но двор Мустафы ага был очень просторным, вместительным. Здесь находились два дома, сложенные из саманного кирпича. Дом поменьше – спальное помещение для детей, а дом побольше, побелённый, считался главным домом – «олы йорт».

Гусман сидел возле печи в малом доме, низко опустив голову, как провинившийся перед кем-то человек. Увидев младшего брата, обрадовался, посветлел лицом.

– Отец не вернулся ещё? – спросил он.

– Ахметхан за ним побежал… А ты чего надумал? Я с ног сбился, спасал тебя, а ты… – начал высказывать свою обиду Ахметсафа, но абый подошёл к нему, взял с его рук сестрёнку, прижал её к груди и коротко сказал:

– Так надо, братишка…

– И Хальфи абый в армию собирается…