– Рыжий, у тебя входящий! – с набитым ртом произнес Леший и кивнул в сторону моего мобильника.

– Уже третий или четвертый, – хмыкнул Митяй. – Чего не отвечаешь, Илюх?

Улыбнувшись, я перевернул гаджет экраном к столу и возвратился к теме учебы, но пацаны явно меня не слушали.

– Луч, звонил-то кто? – Леший продолжал уплетать пиццу.

– Дай угадаю. – Митька забарабанил пальцами по столу. – Настена, да?

– Воронцова?! – едва не подавился Камышов. – Вы че, вместе?! Давно?!

– Лех, ты нормальный?! – Я покачал головой. – Вот только Насти мне для полного счастья не хватает!

– Ну а че? – заржал Леха. – Чем не вариант? Не дура, фигурка что надо, да и ради тебя на все согласная – бери и пользуйся!

– Вот и пользуйся сам! – Откинувшись на спинку кресла, я закатил глаза.

– Так она ж по тебе сохнет! – хмыкнул Камышов, вытирая салфеткой рот. – А вообще, Луч, что ты все один, в самом деле? Вроде не урод, нашел бы себе крашку какую.

– Кто бы говорил! – ответил я. – Сам бы с кем-нибудь замутил!

– У меня траур по любви, ты же знаешь! – невесело улыбнулся Леха.

Сердце Камышова было давно и бесповоротно разбито Танькой Рябовой – нашей бывшей одноклассницей. Несколько лет назад ее семья трагически погибла, а Таня осталась под опекой бабки. С тех пор Рябова сильно изменилась: начала вести себя странно, одеваться, как принцесса болот, а Камышова и вовсе забанила по всем фронтам. Леха к ней и так, и эдак, но все впустую. А в сентябре Таня и вовсе забрала документы из школы и вместе с бабкой куда-то переехала. Леший ее полгода искал, но так и не нашел. С ума сходил, пару раз из дома сбега́л, от отчаяния к уличным гонкам пристрастился, только выкинуть из сердца Рябову так и не смог.

– А у меня на все эти ваши телячьи нежности времени нет, – поспешил я закрыть тему: понимал, что хожу по тонкому льду. – Тренировки, экзамены на носу, вон и Миронова очередную развлекуху для меня придумала: план рассадки ей новый к понедельнику подавай!

– Нахрена? – поморщился Камышов, хотя наверняка и сам был рад съехать с темы.

– Так к нам в класс новенькую переводят, не слышали? – протянул Добрынин.

– Папаша твой забыл позвонить и рассказать! – поддразнил его Леха.

– Да и мне классная ничего такого не говорила, – удивился я. Уже третий год я был бессменным старостой класса и обычно о таких вещах всегда узнавал первым, ну или почти одновременно с Добрыней. – Хотя стоп! Миронова попросила всех перетасовать, а на первой парте свободное место оставить. Я еще удивился, зачем ей это.

– А школу зачем менять в середине одиннадцатого класса? – Камышов выгнул бровь. – Тут учиться-то осталось всего ничего.

– Насколько я понял, девочка эта вообще никогда в школу не ходила, она на домашнем была, – пожал плечами Митька.

– И в чем подвох? – сдув со лба челку, нахмурился Леший.

– А хрен его знает! – развел руками Добрынин. – Может, скучно стало, экстримчика захотелось.

– Ну это мы «могём»! – заржал Камышов на всю пиццерию.

– Погоди ты, Леший! —Я пихнул его локтем, чтоб не шумел. – Странно это все, Митяй. А че отец говорит?

– Как я понял, девочка эта – дочь его старого знакомого. Они к нам в гости недавно приходили. Сам я ее не видел, но Варька от этой батиной протеже не в восторге.

– Стерва? – предположил Леха.

– Первая парта? – перебил я его. – Скорее, заучка какая или слепошарая.

– Странная она, – заключил Добрынин, – но отец просил за ней присмотреть. Рыжий, а тебя Миронова куда посадила? Случайно, не за ту же самую первую парту?

Вот черт! Сообразив, что классная записала меня в няньки, я заложил руки за голову и, скорчив кислую мину, неохотно кивнул.