Сет, разумеется, бессовестно врал. Он поддался ей во время игры в баскетбол. Но был уверен, что провернул это слишком неочевидно, чтобы кто-нибудь заметил.

Они оказались в разных командах, смешанных из мальчиков и девочек. Скорость реакции, с которой Нина атаковала противников и принимала мяч, была поразительной для ее роста и комплекции, но этого оказалось недостаточно. Видя, как она выбивается из сил, но раз за разом оттесняется на периферию громилами из параллели, Сет задумал совершить мелкую ошибку и тем самым дать девчонке шанс проявить себя, пока она совсем не впала в отчаяние.

Он даже не успел задуматься, стоит ли ему так рисковать – тело все сделало за него, как только мысль оформилась. План сработал. Нина посмотрела на него, как на гнилую еду в раковине, а парни из его команды расстроились настолько, что рискнули задеть Сета толчками в плечо.

Кто-то посоветовал ему быть внимательнее, потому что в соседней команде не на кого засматриваться. Не успев дослушать едкий комментарий, парни заржали, тут же забыв о том, что их расстроило несколько секунд назад. В качестве компенсации они использовали завуалированное оскорбление девушек из команды соперника, отчего Сету стало противно.

Кто же мог подумать, что джентльменский жест, замаскированный под оплошность, обидит Нину настолько, что она явится к нему разбираться? Внезапная мягкость его характера еще ни на кого не действовала так… непредсказуемо.

Нина заметила. Нина все поняла. И ей не понравилось, что кто-то взял на себя ответственность за ее слабость. Ей это было отвратительно. И она не собиралась молчать. Возможно, потому что его поступок сегодня стал последней каплей, переполнившей чашу терпения.

Сет не мог в полной мере понять ее возмущение, хотя и старался. Просто потому что никогда не находился на месте девочки, которая, исходя из собственных вкусов, стремится к мужским занятиям, а ее оттуда выталкивают, выпихивают и вышвыривают. Снова и снова, пока не отступит. Неверно трактуя ее мотивы, они полагают, будто она делает это, чтобы привлечь к себе внимание, а не по той же причине, что они сами, – для удовольствия.

Поэтому ей приходится стараться на пределе своих возможностей, чтобы оказаться на равных с теми, кто не воспринимает ее всерьез. Прилагать так много усилий, сколько не прилагают парни, чтобы обрести статус, по праву пола принадлежащий им.

Прежде чем занять желанное место, она обязана доказывать, что заслуживает оказаться на этом месте, по чьей-то прихоти недосягаемом для нее. А ведь она просто хочет наслаждаться игрой, как все, и не платить за это непомерно высокую, несправедливую цену.

Мужчины, отчаявшиеся задвинуть ее на место, с тяжелым скрипом наделяют ее неким подобием признания, но в глубине души всегда остаются уверены, что они лучше в любом человеческом занятии, что они – немного иной вид, и это так очевидно, что не нуждается в озвучивании.

Уходит много времени и сил, чтобы добиться толики уважения в свой адрес. Возможно, это несчастные пять процентов от цели, но и они даются с титаническим трудом. А потом появляется какой-нибудь добряк с мыслью «сделаю так, чтобы мяч оказался у нее, пусть порадуется, все равно она не сможет его отнять своими силами, так хоть я ей подыграю».

И все, чего она добилась, разрушено. Из самых лучших побуждений. Возможно, месяцы ушли на созидание того, что рассыпалось быстрее, чем она успела моргнуть. И вернулось в исходное состояние из-за чьей-то мимолетной жалости.

Сет Ридли вздохнул. Наверное, он действительно перегнул палку. Что сделано, то сделано.